Косьбище
Шрифт:
– - Коней возьмите. До усадьбы доедете. Потом ко мне в Пердуновку приведёте. Мы напрямки через луг пойдём.
У нас четыре коня. И рябиновских четверо. Куда кони Акима и Охрима ушли -- ещё искать надо. Моя щедрость вызвала радостное выражение на лице Охрима. И кривую гримасу у батюшки родненького. Сутулясь, он повернулся к коню, попытался влезть в седло. Ноги, после долгого висения висения на камне, слушались его плохо.
– - Подсади.
Команда, не просьба. Брошена через плечо. Неизвестно кому. Ага, сейчас набегут помогальщики. "А в ответ -- тишина". Аким, уже вставивший ногу в стремя, застыл в этой неудобной позе. Потом оглянулся через плечо. Я тебе, дурень
Затянувшуюся паузу прервала Любава -- кинулась к Акиму, подставила плечико, начала подпихивать и подталкивать. Дура. Малявке взрослого мужика в седло не всадить. А для Акима это и вовсе -- очередная насмешка. Он рявкнул невнятно, ухватил девчушку за плечо. Хотел оттолкнуть... Но передумал.
– - Слышь, Ванька, я смотрю, тебе эта сопливка по сердцу. Забирай. Дарю.
Любава ахнула и рванулась ко мне. Но Аким крепко держал её за плечо. Столько радостного ожидания в глазах ребёнка. Достаточно просто кивнуть. Но... сегодня уже было -- примерно так же смотрел Чарджи, когда привёз её. Отдаривался ею. И Аким того же хочет.
– - Благодарствую, батюшка. Только подарочек такой мне не ко времени -- места у меня жилого нет.
– - Да ладно тебе. Забирай и пользуй. Пока я добрый. А места нет -- так пусть пока у меня твоя холопка поживёт. Я за прокорм много не возьму.
Любава растерянно переводила взгляд с меня на Акима и обратно. Смотреть больно. Я шагнул вперёд и похлопал дрючком по руке, которой Аким держал девчонку.
– - Отпусти-ка её. Поговорить надо. А ты беги покуда, погуляй. И вы, люди добрые. Сёдла бы, что ли подправили.
Народ понял. Семейные разборки лучше наблюдать издалека. А в господском семействе -- ещё дальше. Когда присутствующие переключили внимание на другие цели... Или хотя бы сделали вид, что переключили, я перекинул дрючок в правую, левой ухватил и вытянул на всю длину конскую узду. Эх, хорошего коня я украл. Ещё с "людоловского хутора". Добрый конёк, работящий, спокойный. Жалко скотинку. Но надо. И со всего маха хлестнул коня по крупу. Конь отскочил, запрыгал. Но узду я удержал. А Аким -- стремя. Удержал ногу в стремени. А вторая оставалась на земле. Естественно, он уцепился руками за седло, запрыгал на одной ноге вслед за отскочившим коньком, и - свалился. Прямо под копыта коню. Умница. Это я про коня. Не наступил. Быстро успокоился. Снова стоит спокойно. А рядом, навзничь, с задранной, застрявшей в стремени ногой, лежит Аким. Можно ударить коня ещё раз и он затопчет лежащего -- места тут мало. Можно погнать коня вскачь. Тогда Акима разобьёт о землю, о деревья. И я стану владетелем Рябиновским. И никто мне слова не скажет. Сзади, за спиной, когда конёк отскочил и Аким упал, был какой-то "ах". И всё. Кажется, они и не глядят в нашу сторону. Старательно. У всех есть чем заняться. Я упёр Акиму в шею свой дрючок. Подцепил бороду, чуть приподнял и упёр. Как же он мне надоел, старый дурак.
– - Твой долг -- всё. Всё что у тебя есть. Я спас тебе жизнь земную и душу вечную. Всё, что есть ты. Теперь твой долг -- служба. Мне. Вечно. Телом и душой, волей и разумом. Всем.
Крепок Аким. Даже в таком положении он сумел дёрнуть головой, сглотнуть и начать высказываться:
– - Ты! Ты сопля недоношенная! Титьку тока-тока а уже...
Я отшвырнул повод, прыгнул деду на грудь и, прижав дрючок ладонями поперёк его шеи, зашипел ему в лицо.
– - Остолоп! Дубина! Орясина! Ло седых лет дожил а ума-разума не набрался! Лучник смоленский, а смотреть не научился! Ты не сюда смотри. Ни на это, ни на это. Ты сюда, вот сюда глянь!
Сначала я дёргал себя за рубаху на груди, потом оттягивал щипком кожу на своей ключице в разрезе ворота рубахи. А в конце ткнул растопыренными пальцами себе в глаза.
– - Ты! Сотник хренов! Ты что, не видишь, с кем спорить тщишься! Что я старше тебя. Много старше и много умнее. Ты, Аким Рябина против меня как комар-однодневка к вечеру против молодого волчонка. Да, ты свой срок уже прожил, а я свой только начал. До только и моего "только начал" против твоего -- в сотни. "Встречают - по одёжке, провожают - по уму". Ты долго ещё "встречать" будешь? До самых "проводов"? До твоих? До поминок? Я тебя вытаскиваю, второй раз смерть отвожу. А ты мне тут... Третьего раза не будет.
– - К-какого?
– - Не знаю. Только я с тебя защиту свою снимаю. Как Богородица -- Покров свой.
Я ещё мгновение бешено смотрел в ему глаза. Потом толчком отжался и поднялся на ноги.
– - Чарджи, Ивашка помогите владетелю на коня сесть. И Охриму помогите. Чарджи. Любаву возьмёшь с собой в седло. Насчёт "почти" не забыл?
Снизу, подтягивая штаны и весело отругиваясь от оставшихся возле ведьмы и на ведьме, мужичков поднимался Звяга. Рябиновская команда в сборе -- пора отправлять. Да, чуть не забыл:
– - Слышь, Аким, сделаю я тебе ещё одно благое дело -- вирника заберу. А то болящий объест тебя. Упакуйте там его аккуратненько и, с нашими конями и его барахлом гони ко мне на заимку. Хоть Звяга, хоть Чарджи дорогу знают.
– - Господине! А на что нам Макуха? Он-то и живой... А ныне только дерьма мешок.
– - Ты, Ивашко, по сторонам посмотри внимательно.
– - Ну... лес...
– - Ещё раз "нукнешь" - домой в хомуте пойдёшь. Ведьмы -- не грибы. Просто так по лесу не растут. Им место особое надо. Для дел их богомерзких подходящее. Ты про источники с "живой и мёртвой водой" слышал? Вот. У Макухи -- хребет перебит. Как "мёртвая вода" на раненых да увечных действует - знаешь. Осталось только родничок найти.
– - Эта... Господине... А - "живая"?
– - "Живую" я и сам делать умею.
Всеобщее охренительное молчание, прерываемое лишь скрипом тяжко проворачивающихся мозгов и глубоко изумлённых вздохов сквозь зубы, подтвердило правильность построения моего бреда. И что характерно -- ни одного заведомо ложного утверждения. Для обеспечения полной "ванька-правдивости" придётся спрогрессировать самогоноварение. Или сразу ректификационную колонну для производства спирта делать? Отношения между спиртогонами и самогонщиками всегда были... сложными. Как между дистилляцией и ректификацией. С одной стороны -- водка лучше. С другой стороны, мой любимый "Хенеси" - самогон. Как и все коньяки, кавальдосы, виски и бренди. Но что-то делать надо. Потому как "не бывает некрасивых женщин...".
Рябиновкая команда погрузилась, наконец-то на лошадей и уехала. Ивашко с Ноготком и "мужем горниста" отправились перетряхивать барахло местных, что в землянках завалялось. Мы с Суханом спустились к подножью холма. "Обоерукий топорник" как раз встал и, подтягивая штаны, вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой, и последний из выживших "птицев", мелкий, непрерывно шмыгающий носом мужичишка, устремился "соприкоснутся" и "оторваться". За 12 лет.
Ещё утром она была "пророчицей" и "святыней", а после обеда стала "местом общего пользования". Как известно, глория, того, мунди. И очень быстро.