Кошачье кладбище
Шрифт:
Вон и Джад. Статуей стоит на побитой морозцем лужайке, лицо сокрыто меховой оторочкой капюшона — на Джаде была неуклюжая зеленая байковая куртка, какие носят туристы. Достойное дополнение к безжизненному ландшафту. Сумерки. Тишина, не слышно даже птиц.
Луис хотел было перейти дорогу, но Джад остановил его жестом и что-то крикнул. Слов не разобрать, ветер завывал все громче. Ураган, да и только, мелькнуло у Луиса. Не успел он отступить и на шаг, как мимо, взревев сиреной, пронесся бензовоз из Оринко — парусом захлопала по спине
Он внимательно огляделся: нет, больше машин не видать, лишь удаляются огоньки бензовоза.
— Я испугался, думал, эта махина вас раздавит! Осторожней.
Даже вблизи Луис не мог разглядеть старика, странно, ему вдруг показалось, что это вовсе и не Джад.
— А где Норма? — спросил он, стараясь не глядеть на темнеющую у ног старика кучку.
— В церковь на праздничную службу пошла. К ужину вернется, не раньше. Поди, проголодалась… Да в церкви перекусит, надеюсь.
Ветер рванул капюшон с головы старика, и Луис убедился: верно, это Джад. Да и кому ж здесь еще быть?
— Бутерброд с куриным паштетом, — продолжал старик. — Сухомяткой пробавляется с полудня. А вернется часов в восемь.
Луис присел на корточки. ГОСПОДИ! ТОЛЬКО БЫ НЕ ЧЕР! — взмолился он, повернул рукой в перчатке мордочку, присмотрелся. ТОЛЬКО БЫ ДЖАД ОШИБСЯ! ПУСТЬ БУДЕТ ЧУЖОЙ КОТ!
Но, конечно же, перед ним лежал Чер. Не обезображен, не раздавлен в лепешку. Верно, попал под бензовоз (КСТАТИ, А ПОЧЕМУ ЭТО БЕНЗОВОЗ РАЗЪЕЗЖАЕТ ПО ПРАЗДНИКАМ? — мелькнула сторонняя мысль). Глаза приоткрыты, но уже остекленели. Изо рта тянется застывшая струйка крови, совсем немного, лишь чуть запятнан белый «воротничок» кота.
— Ваш, Луис?
— Наш, — вздохнул тот.
И понял вдруг, что любил этого кота, не так, конечно, пылко, как Элли, но по-своему любил. После кастрации Чер переменился, растолстел, стал меньше и медленнее двигаться, разве что по известному маршруту: от кровати Элли — к дивану, а оттуда — к миске с едой. Из дома он почти не выходил. Теперь же, в смерти, он напомнил Луису прежнего Чера. Хищный оскал, острые, точно иглы, зубы. Охотничий азарт еще не потух в омертвелых глазах. Словно после недолгой и унылой жизни скопца кот в смерти обрел былое естество.
— Да, это Чер, — подтвердил Луис. — Ума не приложу, как дочке все объяснить.
Вдруг его осенило: он похоронит Чера на Кошачьем кладбище, но таблички с именем не оставит. А Элли пока ничего не скажет, если она сегодня позвонит. А завтра между делом обронит, дескать, что-то Чера давно не видно. А послезавтра скажет: наверное, кот загулял. С ними такое случается. Элли, конечно, поплачет, потоскует, но не будет страшного сознания конца, смерти, чего так не выносит Рейчел. Мало-помалу все образуется, забудется…
ТРУС! — шепнула ему совесть.
ДА… КТО ЖЕ СПОРИТ? НО К ЧЕМУ ЛИШНЯЯ НЕРВОТРЕПКА?
— Элли, кажись, в этом коте души не чаяла? — спросил Джад.
— Да, — растерянно бросил Луис и вновь повернул кошачью голову. Чер уже одеревенел, а голова поворачивалась легко. Странно. Ага, значит, сломана шея. Что ж, можно почти наверное сказать, как все случилось: Чер переходил дорогу (зачем — одному Богу известно), и его, видно, сбила машина, легковая или грузовик; удар был так силен, что кота выбросило на лужайку Джада. Может, шею он свернул, ударившись о мерзлую землю. Впрочем, не столь важно. Ничего уже не поправишь. Чер мертв.
Он хотел было поделиться с Джадом своими наблюдениями, но старик отвернулся, заглядевшись на багровую полосу заката. Капюшон откинут, лицо задумчиво, сурово… даже неприветливо.
Луис достал зеленый пакет, развернул, придерживая другой рукой от ветра. Но с каждым порывом мешок хлопал, точно стрелял. Джад отвлекся от своих раздумий.
— Верно, крепко, ох, крепко она кота любит. — Жутковато слышать это «любит» о мертвом. И вообще все кругом жутковато: и сумеречные тени, и холод, и вой ветра.
Луису вспомнились сюжеты читаных страшных романов. Так и сейчас.
Взяв Чера за хвост, он раскрыл пакет пошире, сморщился, услышав, как тяжело упало на дно закостеневшее тело. Необыкновенно тяжелое, пакет сразу будто свинцом налился. Тяжелее, чем ведро с песком.
Джад помог завязать пакет, поддержал за край, Луис был рад: все, смерть — с глаз долой!
— Ну, и что вы с ним будете делать? — спросил Джад.
— До утра оставлю в гараже. А завтра схороню.
— На Кошачьем кладбище?
— Наверное.
— Дочке расскажете?
— Надо прикинуть, как ей объяснить.
Джад задумался на минуту-другую, потом, видно, решившись на что-то, сказал:
— Обождите меня здесь, Луис, — и уверенно, будто не сомневался, что Луис и впрямь захочет его дожидаться — на холоде, на ветру, — зашагал прочь. Легко и быстро, будто и нет за плечами восьмидесяти с лишком лет. А Луис даже ответить не смог, лишь покорно проводил старика взглядом. Сам не свой.
За Джадом захлопнулась дверь. Луис поднял голову навстречу ветру, трепавшему края зеленого пакета, его приходилось придерживать ногой. ПОКОРНО.
Не только покорно, но и довольно. Впервые в Мейне Луис вдруг почувствовал покой и довольство. Он почувствовал ДОМ. С далекого детства не испытывал он такого, как сейчас, здесь, в зимних сумерках, опечаленный и вместе с тем взволнованный: он цел и невредим, он живой, здесь его ДОМ.
ЧТО-ТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ! НЕПРЕМЕННО! ЧТО-ТО НЕОБЫЧНОЕ И СТРАШНОЕ!
Он задрал голову: на черном небе высыпали холодные звезды.
Странно, стоя там, он забыл о времени, о секундах и минутах, хотя скорее всего дожидался Джада не так уж долго. Вот на крыльце ударил луч фонарика, скакнул в сторону, спустился с крыльца. В другой руке Джад нес что-то, похожее на крест. Лишь вблизи Луис разобрал, что это кирка и лопата.