Кошачье кладбище
Шрифт:
Снова и снова возвращался он к своему плану. Рассматривал и так, и этак, нет ли где слабинки. Он чувствовал, что разум ведет его по узкой-узкой тропе над пропастью безумия. И повсюду кругом распустили черные крылья ночные стервятники — охотники за его меркнущим разумом, золотом разгорелись их глаза. И с каждым шагом мрак все гуще и гуще.
Далеким эхом прозвучали слова Тома Раша: «О, смерть, осклизлыми руками моих колен коснулась ты… Сейчас за матерью моею пришла ты… Скоро ль мой черед?»
Безумие. Страшная бездна, черное хищное крыло, простертое над ним.
И узкая спасительная
Сегодня около одиннадцати вечера раскопает могилу сына, извлечет тело, завернет в брезент, положит в багажник машины. Закроет гроб, восстановит могилу. Потом доедет до Ладлоу, вытащит тело сына и… совершит небольшую прогулку. Да, назовем это прогулкой…
Если Гейдж вернется, возможны два варианта. Первый: Гейдж останется прежним, может, слегка заторможенным или поглупевшим, пусть даже умственно отсталым, но все же — прежним, его и Рейчел родным сыном. Хотя и теплилась надежда, что вдруг — чего только не бывает? — вернется Гейдж целым, невредимым и душой и телом.
Вариант второй: из леса к его дому выползет страшилище. Луис допускал, что телом его сына (которое уже покинула душа) могут завладеть темные силы, злые духи, бесы.
В любом случае, он останется с сыном наедине. И тогда…
…ПОСТАВИТ ДИАГНОЗ.
Да, именно так он и поступит.
ПОСТАВЛЮ ДИАГНОЗ НЕ ТОЛЬКО ТЕЛЕСНОМУ, НО И ДУШЕВНОМУ СОСТОЯНИЮ. УЧТУ, КОНЕЧНО, ПОСЛЕДСТВИЯ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ. У НЕГО МОЖЕТ БЫТЬ ПСИХИЧЕСКАЯ ТРАВМА, НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО, ПОМНИТ ОН ИЛИ ЗАБЫЛ, КАК ВСЕ ПРОИЗОШЛО. УЧТУ ОПЫТ С ЧЕРОМ, БУДУ ГОТОВ К ЗАТОРМОЖЕННЫМ РЕАКЦИЯМ. БУДУ НАБЛЮДАТЬ СЫНА ОТ СУТОК ДО ТРЕХ И РЕШУ, МОЖЕМ ЛИ МЫ ВЕРНУТЬ ЕГО В СЕМЬЮ. И ЕСЛИ ЖЕРТВЫ ПОКАЖУТСЯ МНЕ ЧРЕЗМЕРНЫМИ, ЕСЛИ ГЕЙДЖ ВЕРНЕТСЯ ТАКИМ, КАК ТИММИ БАТЕРМАН — СРЕДОТОЧИЕМ ЗЛА, — Я УБЬЮ ЕГО.
Как врач, Луис чувствовал, что способен и на такое, окажись Гейдж лишь вместилищем темных сил. И рука не дрогнет, как бы ни взывало к его милосердию это переродившееся существо. Убьет, как крысу, зараженную бубонной чумой. И никаких слез, причитаний! Или — в крайнем случае — сделает укол. У него в чемоданчике есть морфин. А назавтра ночью он отвезет бессмысленный, как кусок глины, труп обратно на кладбище и снова захоронит, разумеется, если удача улыбнется ему и во второй раз (А КТО ТЕБЕ СКАЗАЛ, ЧТО И В ПЕРВЫЙ-ТО РАЗ ПОВЕЗЕТ? — осадил он необузданное воображение). А что, если удовольствоваться Кошачьим кладбищем? Нет, сына он там не похоронит. И причин на то много. Лет этак через десять-двадцать какой-нибудь мальчуган может наткнуться на останки — чем не причина. Но важнее другая, самая простая и очевидная. Кошачье кладбище… слишком близко.
Ну а предав сына земле, он тут же вылетит в Чикаго, к семье. И ни Рейчел, ни Элли так и не узнают о неудавшемся опыте.
Однако манит и увлекает другая возможность, на которую так уповает любящее отцовское сердце. Вместе с Гейджем они (после, скажем, трехдневного «испытательного срока») уедут из дому под покровом ночи. Он захватит все документы — чтобы в Ладлоу никогда не возвращаться. Заночуют в гостинице, может, в этой же самой, где он сейчас валяется на кровати. А поутру снимет в банке все деньги (возьмет либо наличными, либо чеками на предъявителя) и вместе с Гейджем махнет куда-нибудь подальше, хотя бы во Флориду. Оттуда позвонит Рейчел, накажет ей и Элли немедленно вылетать к нему (не сообщая о месте родителям). Жену, пожалуй, удастся убедить. РЕЙЧЕЛ, ВСЕ ВОПРОСЫ ПОТОМ. НЕМЕДЛЕННО ВЫЛЕТАЙ. СЕЙЧАС ЖЕ, СИЮ ЖЕ МИНУТУ.
Скажет ей, где остановился — скорее всего в гостинице для путешественников. Так что Рейчел лучше взять машину напрокат. Он с Гейджем станет поджидать у двери. На Гейдже, пожалуй, будут лишь плавки.
И потом…
Но что ждет потом, воображение не решалось нарисовать. Луис снова вернулся к исходному пункту своего плана и принялся — в который уже раз — проверять и перепроверять. Если все сладится, нетрудно и новые документы выправить, чтобы начать жизнь заново. И никакой Ирвин Гольдман со своей жирнющей чековой книжкой их вовек не отыщет. Да, такое вполне возможно.
Смутно припомнилось и другое. Как подъезжал к Ладлоу — своему новому дому, — его одолевали неуверенность и страх, как пришла в голову шальная мысль: бросить всех и вся, уехать в Орландо, наняться врачом в диснеевский сказочный парк. А может, и не такая уж эта мысль шальная?
Вот он в белоснежном халате приводит в чувство беременную женщину, сдуру полезшую на Волшебную гору, а там ей стало плохо. ОТОЙДИТЕ, ВСЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ОТОЙДИТЕ, ДАЙТЕ БЕДНЯГЕ ОТДЫШАТЬСЯ, командует он, а пострадавшая одаривает его благодарной улыбкой.
И на этой весьма приятной сцене Луиса сморил сон. А дочь его, пролетавшая в эту минуту над Ниагарским водопадом, вскрикнула и пробудилась, ее снова мучил кошмар: ручонки, сжатые в кулачки, в одном сверкает что-то острое; глаза, бессмысленные и тусклые… Луиса сморил сон, а стюардесса в ту же минуту уже спешила к кричавшей девочке… Луиса сморил сон, а Рейчел отчаянно пыталась успокоить дочь. Та все не унималась: ЭТО ГЕЙДЖ! МАМА, ЭТО ГЕЙДЖ! ОН ЖИВОЙ! ОН УТАЩИЛ НОЖ ИЗ ПАПИНОГО ЧЕМОДАНЧИКА! МАМОЧКА, СПАСИ! ОН УБЬЕТ МЕНЯ! ОН УБЬЕТ ПАПУ!
Да, Луиса сморил сон, успокоилась, наконец, и Элли. Дрожа всем телом, она прижалась к Рейчел, глаза у нее вытаращились, но слез не было. Дора Гольдман сокрушенно подумала, каково же пришлось бедной девочке, и как она напоминает Рейчел после смерти Зельды.
Проснулся Луис в начале шестого, день уже клонился к вечеру.
БЕЗУМНАЯ РАБОТА, вспомнилось ему, и он заставил себя подняться.
45
Самолет произвел посадку в аэропорту Чикаго в пятнадцать десять. Пассажиры потянулись к выходу, а тихая, без слез, истерика у Элли Крид не проходила. Рейчел не на шутку испугалась.
Стоило ей прикоснуться к дочери, та крупно вздрагивала и таращила на нее глазенки. И непрерывная, точно озноб, дрожь била маленькое тело. Будто пропустили электрический ток. Конечно, страшный сон ей приснился, что и говорить… но сейчас Рейчел просто терялась: как успокоить дочь?
Около аэровокзала ноги у девочки вдруг заплелись, и она упала. Да так и осталась лежать, а пассажиры обходили ее, бросая сочувственные или равнодушные взгляды. «Простите, мы торопимся, нам некогда». Наконец, Рейчел подхватила дочь под мышки и поставила на ноги.