Кошачий переполох (сборник)
Шрифт:
Была пятница, день, в который я всегда ездила в Бристоль помогать Луизе, если ей что-либо требовалось, и я сказала им, что позвоню оттуда. В двенадцать они сказали, не могу ли я позвонить в три и попросить к телефону профессора, который хочет со мной поговорить. Вновь в полной уверенности, что меня ждут самые плохие новости, в три часа я была вынуждена сесть перед телефоном – у меня подгибались колени, а Луиза встала рядом с рюмкой коньяку. Оно движется, что бы это ни было, сообщил профессор, к моему неимоверному облегчению, но происходит это крайне медленно. Не возьму ли я его домой до понедельника и не понаблюдаю ли за дальнейшим? Ему, видимо, у них не нравится, добавил профессор нерешительным голосом. О Господи! Что еще натворил этот котик! Но во всяком случае, он возвращается домой. Услышав это, Луиза выпила коньяк сама.
Профессор попросил меня забрать Сафа перед пятичасовым
В мгновение ока меня приветствовала уже вся шеренга. Только Богу известно, за кого они меня приняли, но я не обманула их ожиданий – махала одной рукой и милостиво кивала. И так продолжалось долго. Я прикидывала, что подумают члены королевского кортежа, если они меня нагонят. Однако, с моей точки зрения, основания для ликования были: я еду за Сафрой, который, хоть и дьяволенок, успел прочно угнездиться в моем сердце. И я замахала и закивала с еще большим усердием.
В Лэнгфорде я узнала, что Грозу отсылают домой, а вернее сказать, изгоняют, потому что он, как объяснил профессор, саботирует. Не желает пользоваться ящиком. Воспользовался им всего один раз. Так каким же образом хоть что-то может выйти наружу? И его мочевой пузырь вот-вот лопнет, добавил профессор, ощупывая кончиками пальцев живот Грозы и возводя глаза к небесам. Я сразу поняла причину, но промолчала, опасаясь показаться смешной. Ящик Сафры я заполняла сосновыми иглами из леса, и ничего другого он не признавал. Кроме того, их полагалось менять после каждого посещения, дважды он одной выстилкой не пользовался, каким бы большим ни был ящик. Но конечно, в Лэнгфорде у них не было времени для таких причуд.
Так что я увезла его домой, где Шани ему обрадовалась, а он тут же поспешил к своему ящику и тотчас облегчился с очень довольным выражением на мордочке. Однако что-то важное появилось только в воскресенье. Что-то смахивающее на миниатюрную галактическую спираль размерами с небольшую монету. И я сразу поняла, что это такое. Кусочек бахромы от ковра в прихожей, свернувшийся тугим кольцом.
Профессор попросил меня отправить ему причину бед, а потому я положила бывшую бахрому в коробочку и адресовала ее лично ему, добавив «от Сафры», а утром отвезла в Лэнгфорд. И только потом спросила себя, что подумают его сотрудники, открыв предполагаемый подарок от благодарной кошки. Ну да, скорее всего, решила я, и на меня, и на Сафру уже махнули рукой за наши странности, мягко выражаясь. Бесспорно, в голосе профессора не было и намека на удивление, когда он позднее позвонил мне и объяснил, что, по его мнению, ЭТО не было причиной, но он убежден, что теперь с котом все в порядке и я могу не привозить его. Но конечно, если меня что-либо встревожит, мне следует немедленно им позвонить.
Я следила за ним ястребиным взором, но все было хорошо. Зато мои наблюдения подсказали мне, что Сафра что-то изобрел. Возможно, подумала я, благодаря тому, что провел пусть даже короткое время в этом приюте ученой мудрости.
На следующий день зарядил дождь. Кошки были в своем садовом доме, где я включила инфракрасный обогреватель, а сама занялась кое-какой работой. Потом пошла в гараж, чтобы достать из машины нужные документы, и, когда я проходила мимо вольеры, в нижней части дверцы откинулась подвесная панель прорези для кошек, и из-под нее выглянула мордочка Сафры. Но наружу он не вышел, а просто следил, как я иду мимо, а панель покоилась у него на голове, защищая его от дождя. И это не было случайностью. Он повторил тот же маневр, когда я возвращалась из гаража, – посмотрел на меня, гордый тем, что обезопасился от бешенства стихий. Сафра изобрел кошачий зонт!
Меня поразила его находчивость, и примерно тогда же меня несколько ошарашило нечто совсем другое. Читатели «Ожидания за кулисами», возможно, помнят, как после смерти Чарльза я занялась семейной легендой, которую задолго перед тем рассказал мне мой свекор, – они вели свой род от Тови Пруда, знаменосца короля Канута. И мне удалось узнать о Тови довольно много, включая тот факт, что Уолтемское аббатство в Эссексе воздвигнуто на месте
Еще я узнала, что в 1042 году он женился на Гите, дочери другого знатного датчанина, Осгода Клапы, в Ламбете, и что преемник Канута Хартаканут внезапно скончался, когда пил за здоровье новобрачной на свадебном пиру. Хартакануту было всего двадцать три года, особой популярностью он не пользовался, и остается только гадать, какое черное преступление крылось за этой смертью. Однако Тови как будто замешан ни в чем не был. Он и его потомки оставались знаменосцами английских королей вплоть до Нормандского завоевания, когда внук Тови Эзегар был маршалом и столлером (эквивалент верховного констебля) при Гарольде, сражался рядом с ним в битве при Гастингсе, был единственным в свите короля, кто остался в живых и умер в Лондоне три месяца спустя.
Вильгельм Завоеватель отдал земли Тови своему приспешнику Джеффри де Мандевиллю, и род канул в безвестность, но его история меня заворожила. Моя генеалогия тоже прослеживается довольно далеко, но, конечно, сравниться с историей рода Чарльза никак не может, и когда Джемма, одна из моих четвероюродных сестер, приехала с мужем погостить у моей двоюродной сестры Ди и мы с Луизой отправились к ним на ужин, я, услышав разговор о семейной истории, не удержалась и рассказала про Тови.
Раньше я знакома с Джеммой не была. Поддерживала отношения с ней только Ди, от которой я слышала, что Джемма не слишком умна. Видимо, так считали все весьма интеллектуальные родные Джеммы. Ди рассказывала мне, что она гостила у них девочкой и однажды Джемма прибежала к своей матери в слезах, жалуясь, что Ди назвала ее дурой, а та ответила: «Если Ди говорит, что ты дура, значит, так оно и есть». Впрочем, и я онемела, когда красочно описала им пир в Ламбете: Тови, который, решила я, был похож на Чарльза, – высокий, с нордическими чертами лица, зеленоглазый; Гита – тоненькая блондинка, словно лилия в своем белом шелковом платье с золотым поясом; буйно пирующий Хартаканут и его приближенные (в воображении Джеммы, конечно, в шлемах с огромными рогами, хотя шлемы викингов рогами не украшались)… И вот Джемма наклонилась ко мне и спросила с увлечением:
– А фотографий у вас нет?
Я оторопела. И несколько секунд просидела, разинув рот, и лишь потом сумела произнести слабым голосом, что в ту эпоху фотографию еще не изобрели.
– Задай глупый вопрос и получишь глупый ответ, – безмятежно заявила Джемма.
Я до сих пор еще не постигла смысл этого афоризма.
Глава девятая
Еще в то лето я решила продать каноэ, чем дала пищу новым разговорам. Со времени смерти Чарльза каноэ висело под потолком гаража без всякого употребления, и, хотя мне тяжело было расстаться с ним, я боялась, что в один прекрасный день веревки не выдержат и оно свалится на машину.
И потому я попросила одного из соседей помочь мне снять его оттуда, а затем мы отнесли его на лужайку, чтобы легче было чистить его и мыть, но случайно выбрали такое место, откуда оно бросалась в глаза всем, кто спускался по дороге. Изящное, шестнадцатифутовое, двухместное, а на траве рядом паруса, мачта и весла. По крайней мере половина деревни потолкалась у ограды, гадая, что оно тут делает.
Первой, кто прямо спросил меня об этом, была миссис Бинни. Я не видела ее уже давно, но, вероятно, слухи доползли и до нее и были истолкованы ею как знак, что я наконец-то переезжаю.
– Чего это с лодкой-то будет? – осведомилась она, положив руки на ограду, чтобы удобнее было наблюдать, как я лакирую обшивку.
– Продам, – ответила я.
– К отъезду готовишься? – спросила она с надеждой.
– Нет, – ответила я. – Но что ему зря висеть в гараже?
– Не позабудьте, мой Берт очень даже интересуется, когда вы съедете, – продолжала она целеустремленно. – Вам-то он великоват (она имела в виду коттедж). А вот маленькое бунгало на Фейрвью вам в самый раз.
Мне меньше всего требовалось маленькое бунгало на Фейрвью, но миссис Бинни явно считала, что заронила семя в благодатную почву, и, пригладив фиолетовые локоны, она заковыляла назад в деревню, предварительно сообщив мне сведения, которыми явно жаждала со мной поделиться. В десять часов в следующую субботу клуб «Дружеские руки» отправлялся в свою ежегодную летнюю экскурсию, на этот раз в Эдинбург. И она едет, возвестила миссис Бинни. И Стэн тоже, добавила она кокетливо, щурясь на меня из-под ресниц, – произвело ли это на меня впечатление? Еще как произвело! Она сказала – Стэн. И несомненно, подразумевала мистера Тутинга. За все годы, какие я ее знала, она не называла своего мужа иначе, как мистер Бинни, и пока он был жив, и когда скончался. Да, дело, видимо, продвигалось.