Кошка Бога, Вавилов Александр

Кошка Бога

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Чемоданный рок

А сложить бы сейчас поэзию в чемоданИ уплыть на рыбацком траулере туда,Где всё время то Миссисипи, то Иордан,То какая-нибудь ещё, так сказать, вода.Чтобы не было никаких городов и стран.Чтобы в этой воде никто не решал за нас,Где у нас теперь Гваделупа и Тегеран,Где у нас теперь Апеннины, а где Парнас.Будет новая Скандинавия на ките…Потому что киты не любят носить старьё.Потому что на фоне вечности в темнотеВсё нейтральное принимается за своё.Но не каждый имеет право на волшебство,Потому-то когда-нибудь и покинет мракТолько тот, кто не прогибался ни под кого,Даже если и был местами совсем дурак.Будет Мексика и Бразилия. Будет Крит.Будет в статусе многих стран пребывать вода.Будет яркий и незапятнанный колорит…Будет всё хорошо. Осталось понять, когда.Прогуляться бы, так сказать, по другим мирам,Потому что внутри реальности меркнет свет.А послать бы сейчас реальность к таким херам,Чтобы даже не возвращалась послать в ответ.А сложить бы сейчас поэзию в чемоданИ уплыть на рыбацком траулере туда,Где всё время то Миссисипи, то

Иордан,То какая-нибудь ещё, так сказать, вода.

Кошка Бога

Кошка, которая жила на вершине мира,Считала, что это она создаёт закаты,Верила, что квартира Бога – это её квартира,А все остальные – хоть в чём-то да виноватыПеред её высочеством, кошкой Бога…Поэтому Бог ложился, она вставалаИ каждому человеку – пускай немного,Но портила жизнь: устраивала скандалы,Стихийные бедствия, экологические катастрофы,Творила вселенский хаос в какой-нибудь точке мира,Одного из евреев по дурости довела до Голгофы,Взорвала что-то чертовски опасное близ Алжира…Ну а потом – залезала к Богу под одеяло,Будто там и была, чему прям-таки крайне рада,И настолько нежно на ушко ему урчала,Что Бог не решался сослать её в недра ада.Бог просыпался, натощак выкуривал сигарету,Пытался вспомнить: а был ли на карте мира,Допустим, Алжир? Потому что сейчас его типа нету.А кошка такая: «Не-е-е было там никакого Алжира.Я, чтоб ты знал, падших ангелов истребляла!Вот сам подумай, на кой чёрт мне твои афро-арабы?Уж как я тебя люблю, а всё тебе, Боже, мало…Не бережёшь ты меня, не ценишь, хоть и пора бы».А Бог психует, кричит: «Как это не было, блин, Алжира?На кухне стоял – между раковиной и банкой с квасом!Я его лично туда поставил! Это моя квартира!»И всё это с таким недовольством, с агрессией, басом.Кошка, понятное дело, обиделась, нассала на Трою.Бог понимает, что прав, но чувствует себя виноватым.«Не обижайся, – шепчет, – я завтра новый Алжир построю,Потому что это вовсе не я, а ты создаёшь закаты…Кто его знает, может, и вправду не было там Алжира,Здесь такой беспорядок, бардак размывает сушу…»И думает кошка, которая живёт на вершине мира:«Ещё раз накажешь, я тебе, Бог, Карфаген… разрушу».

Ретроспектива

Всегда. Это будет главное. Для начала.Теперь я уже не стану считать закаты…Но музыка здесь жила, ведь она звучала.И в том, что она сломалась, не виноватыНи время, ни элементы ретроспективы.Мы сами замки, ключи и входные двери.Мы сами чисты, свободны, пьяны, красивы.Мы носим костюмы Бога, по крайней мере.Мы были живее многих, но временамиКазалось, что мы напрасно разделись хором.Но всё, что когда-то значилось между нами,По-прежнему бродит ночью по коридорам,Рисует на стенах, балуется травою,Выкладывает молчание из бутылокНа лестничной клетке. Или над головоюЛетает и улыбается мне в затылок.Я снова не здесь. Улыбка моя кагоромВозводится в степень искренней или близкоК чему-то такому. Память – по коридорам…Вдоль спирта по группе крови и группе риска.Меняется облик прошлого. Мало света.Сгущается одиночество. Света много.И Бог ничего не спросит. Он ждёт ответаОт пьяного человека в костюме Бога.Бессмертие концентрируется. СначалаМы были чисты, свободны, пьяны, красивы…Да, музыка здесь жила, и она – звучала…Теперь она стала центром. Ретроспективы.

Ноктюрн

В перспективе зима и зима помимо.Мокрый снег за окном и трамваи хором.В сигаретном ноктюрне густого дымаТемнота продлевается коридором.Мы настолько одни, что уже не надоНи заученных фраз, ни чего-то кроме.И по принципу мёртвого звукорядаРаспадается всё, что звучало в доме.На участке молчания нет кадастра,Но струится ноктюрн, как морфин по венам,И о выцветший постер Фиделя КастроГолос Фрэнка Синатры стучит рефреном.Нет порядка, есть вещи плюс их природа,Ведь в холодной квартире сугубо самиБез вмешательства смерти любого родаЗеркала укрываются простынями.Распадаются тени на обелиски,Бытиё формирует структуру быта,И в ещё недопитой бутылке вискиПродолжается пасмурная сюита.Мы настолько вдвоём, что уже не надоРепетиций, поскольку в таком театреМожно даже отсутствием звукорядаНа любом языке подпевать Синатре.Квадратура луны до того некстатиИскажает ноктюрн, что трамваи хоромЗамолкают везде, где зима в квадратеЗаметает молчание. Коридором.

Осьминог

Нафига, нафига, нафига, нафига,Нафига осьминогу восьмая нога?Что он делает этой восьмою ногойИз того, что не мог бы он делать седьмой?Роет ямы, танцует на ней или чё?Ловит рыб, отбивается, чешет плечо?Разбегается, прыгает, машет во тьму?Пусть бы так, но я вот ещё что не поймуТретьи сутки подряд: нафига, нафига,Нафига осьминогу седьмая нога?Может, это, конечно, дурацкий вопрос…Может, я до ответа ещё не дорос…Но уверен, когда мне исполнится семь,Пропадёт интерес к этой теме совсем,И поэтому мне с четырёх до шестиНадо как-то немножко быстрее расти.Дело даже сейчас не в количестве ног,Но как знать, может, каждый из нас осьминог!И поэтому срочно хотелось бы знатьНафига ему шесть? Нафига ему пять?Это, скажем, хоть как-то понятно, но вотНафига осьминогу спина и живот?Это, может быть, тоже дурацкий вопрос,Но зачем осьминогу копыта и хвост,Если даже я сам не пойму, – нафигаОсьминогу клыки, осьминогу рога?Почему он такой аномальный на вид?Почему моя мама рисунки хранит?Я за это, конечно, её не виню…Но зачем я всё время рисую фигню?Осьминога уже третьи сутки почтиНе могу разгадать, чтоб с ума не свестиВсех вопросами. Вот бы услышать ответБлиже к старости.………………Скажем, в четырнадцать лет.

Девочка из хора

Мы пили с девочкой из хораВсю ночь плодовое вино.И смех её вдоль разговораТянулся, как заведено,Когда вот так, обычным летомВ обычном парке у реки…Но хочется писать об этомНе сразу, а с восьмой строки —По принципу «ещё не скоро».Пускай сюрреализм и джазВнутри молчания из хораЖивут и вытесняют насНа самый дальний план сюжета,Как будто вдоль стиха не мыВином раскачиваем лето,Как светлячки границы тьмы.Хотя послать бы всё и разом,Не усложнять хотя бы раз,Не сюрреалистичным джазомОзвучивать лиричный джаз,А безо всякой тьмы в квадратеСказать о ней – и все дела…Мы часто целовались, кстати…И, слава Богу, что былаЧудная девочка из хора,А не сюрреализм и джаз.И смех её вдоль разговора,И осенью в десятый класс.

Оракул

Нам вместе уже не быть, а в контексте светаЯ вижу слепую тьму и лицо на фонеСлучайных вопросов. Музыка без ответаЛожится и засыпает на граммофоне.Когда-нибудь, а точнее – примерно в маеМы встретимся в Бухаресте-Брюсселе-Риме,Пройдём сквозь друг друга, вроде как понимая,Что можно за два столетия стать чужими.Потом тишина, потом – тишина в квадрате.Потом голоса микшируются с регтаймом.Готический флёр восхода. А на закате —Гротескные диссонансы, текила с лаймом.Казалось бы, чем не повод начать с начала?Но в камерной тьме маячат лишь обелиски…И светятся в центре чёрного карнавалаБродячие псы, шуты и торговцы виски.Слова – наизнанку, рифмы – на амбразуру.Вне гетто толкуют белые экзегетыКультуру. Хотя – какую к чертям культуру,По сути – абсурд, по форме – почти ответы.Под тяжестью мыслей гнутся прямые речи.Здесь истину, низведённую до трюизма,Закапывают в ноктюрн, зажигают свечиИ дышат на ладан в рамках сюрреализма.Всё это – лишь в перспективе. Оракул где-тоУмеренно сбоит, врёт, что в одном циклонеНам вместе уже не быть, но в контексте светаЯ вижу слепую тьму… и лицо… на фоне.

Корабли всех святых

Корабли всех святых бороздят перспективу ада,А по кафельной плитке скачут вмятины и рубцы.Никому из живых ничего, ничего не надо.Вот такие вот все фаталисты и молодцы.Человек в защитном костюме выходит из дома,Он предельно устал от бессмысленности углов.Он пытается пообщаться хоть с кем-то снова…Но не помнит понятных окружающим слов.Человек сидел дома со времён монгольского ига,Он общался о смерти с бессмертным своим котом,Они оба считали, что мир снаружи – низшая лига,Но не знали, насколько. А дело – именно в том.За минувшие годы стало всё многократно хуже.Особенно музыка, на что он обратил внимание.Но страшнее всего, что низшая лига снаружи —Непонятна, да и вряд ли заслуживает понимания.Кот успел хорошо подготовить его к походу:«Вот защитный костюм, пистолет и противогаз».Человек не раскрыл себя, не открыл свободу…Только массу проблем из-за всяческих биомасс.Он не этого ждал, не об этом скучал веками,Он уходит из этого мира в холодный, загробный дом,Где бессмертный загробный кот говорит стихамиОбо всём, что внутри человека покрылось льдом.Никому из живых там опять ничего не надо.Все довольны собой, все действительно молодцы.Корабли всех святых бороздят перспективу ада,И по кафельной плитке скачут вмятины и рубцы.

Дамаск

«Бог плюётся косым дождём». А у нас в ДамаскеКорабли бороздят просторы театра кукол.И какой-то пацан в советской хоккейной маскеПостучал в мою дверь и мёртвым меня застукал.Я слегка удивился, то есть воскрес не сразу.Я ходил по квартире, думал, чем похмелиться.Я настолько убитым не был ещё ни разу,Потому и не помню сны, имена и лица.Он сказал, что меня убили в минувшем марте.Если так, почему я помню, как пил в июле?Где все те, кто когда-то стояли со мной на старте?Мне б на финише знать, кому не хватило пули.Мне б на финише знать, откуда по мне стреляли?Почему я воскрес, если это была не кома?По моим прикидкам, во мне килограмма четыре стали,Меня можно сдать в пункт приёма металлолома.Почему я настолько плох? Почему в Дамаске?Почему в этих комнатах нет ничего спиртного?И ответил пацан в советской хоккейной маске,Что помимо вопросов, нет ничего иного.Он сказал, что пришёл из центра морского шторма,Где он кормит собак, то есть должен идти обратно…Потому что морским собакам не хватит корма,И тогда им придётся слизывать с шерсти пятна.Так, наверное, всё и будет. Теперь я тожеПостучу в чью-то дверь и тоже скажу кому-то:«Бог плюётся косым дождём». Но спасибо, Боже,Что доплюнул и до меня. Это было круто.

Кубизм

До Сьерра-Маэстры два или три стакана.Успеем. Возможно, дважды. На этом фотоМы вместе. Плывём куда-то. Моя тоска, на…Твоей Барселоне не параллельна. Кто-тоИз нас – предложил добавить, – и амплитудаКубической жизни стала рябить волнами.Мы плыли куда-то в сторону Хувентуда,И, кажется, команданте гордился нами.Нам было по восемнадцать. На этом фотоМы слишком неадекватны для диалога,Но слишком пьяны, чтоб врать, потому что что-тоПодсказывает: нас двое. А это много.Мы знали, что мы под утро уйдём из клуба —Свободнее, но потеряннее, чем были…Мы знали, что этой ночью случится Куба.Мы знали, что этой ночью почти приплыли.Мы знали, что по Тоскане и БарселонеПлывём к своему нейтральному Хувентуду,Поэтому забывались в таком циклоне,В котором сплошная Куба везде и всюду,В котором кубизм и Куба вполне похожи…Мы пили за это чаще, чем не за это.А дальше – свет красной лампы по нашей кожеВ закрытой кабинке женского туалета,Где мы продлевали Кубу внутри кубизма.Нам было по восемнадцать. Но временамиМы были взрослее нашего оптимизма……И, кажется, команданте гордился нами.

1 2