Кошка Скрябин и другие
Шрифт:
– Не смотрите!!! – заорал глава семейства. – Не смейте смотреть! Вы сейчас ее все полюбите, а везти котенка придется мне! Машиной! Через Брянские леса! Ночью!!! И за мной будут гнаться бандиты. Как в прошлый раз…
– Точно, – согласилась я, – будут гнаться и могут отнять нашу кошечку. Нет, ты поедешь поездом. А еще лучше – полетишь самолетом.
Я открыла журнал и, кивнув на отца, который принципиально решил не смотреть на Сайру, приказала детям: ПОДНИМИТЕ ЕМУ ВЕКИ!!!
А сегодня приходящий котик Шахтер привел на завтрак приятеля.
– Бурбон, – представился приятель, понюхал хвостик
Линка и муж стали просительно заглядывать мне в глаза. Котик, подлец, оказался ласковым, красивым, толстым подхалимом. Поел, поцыкал зубом, неохотно вышел из дому и – вот же артист – стал жалобно по очереди подымать и прижимать к животу лапочки, мол, я маленький, бедный, замерзший котик, нихто меня не жалеет… Ладно, пойду помру…
Я даже ничего не сказала. Я просто открыла ему дверь и призывно мотнула головой.
И где сейчас в предпраздники искать ветеринара… Глистогонное мы в него засунули, по холке прокапали… Он так хотел быть нашим котом, что снес все процедуры как спартанский мальчик. Ну вот – лежит тут рядом, тарахтит.
Лина сделала обход соседских усадеб и вернулась счастливая:
– Мама, он – ничей!!!
– Отчего ж ничей, – склочно отозвался кот, – я – наш.
P. S.
На аппетит не жалуется, пузо мягкое, белое, теплое и безразмерное, сам ширше ниж довше. Рожа мало что рыжая, так стала еще надменнее и гадливее, голос властный и требовательный. Мы уже перед ним робеем и выслуживаемся.
Короче, полюбили мы его.
Ну, мы его кормим, кота Бурбона. По часам выносим поесть вкусного. В доме он был, не понравилось, в доме дисциплина, а кот Бурбон – птица вольная. Передумал, предпочел жить на террасе. Захотел – ушел, захотел – пришел. У него свой кодекс чести – уличный, значит, уличный. И точка. Хотя мы зазывали. Нет-нет. Я – тут. И не просите.
Но нахальства при этом у него не занимать. Он начинает взывать к нашей совести с рассвета. Как петух в деревне. Он неутомимо воет с руладами и переливами. Округа интересуется, что происходит с утра пораньше. И вездесущая Птира Эва Давыдовна, заводчица американских бульдогов, всем говорит, что это кот у Гончаровых просит аудиенции.
Кот ведет себя по-хозяйски.
Он уже пометил двери нашего дома, написав на пороге: «Этот дом мой, других котов прошу не беспокоиться. А то плохо будет».
Я очень сержусь. К нам приезжают гости, ко мне приходят заниматься студенты, а тут опять нам свежее послание от кота, прямо на входной двери, где предположительно написано:
«Подайте еду на пропитание. Кот Бурбон желает кушать еду. Кот Бурбон очень любит кушать всякое разнообразное пропитание. Очень-очень-очень».
Чуть ниже:
«Очень».
И заметная внизу двери витиеватая подпись:
Кот Бурбон.
И сбоку P. S.:
«И побыстрей!»
Мон Амур
Дочка Линочка поехала со своим папой выбирать щенка. Выпросила ко дню рождения. Лина мечтала о лайке хаски – чтоб с синими глазами, чтоб белоснежная грудь. Бредила – хаски, хаски… Всем уши прожужжала, у меня будет хаски скоро. Звонила заводчикам, надоедала, ну когда уже, когда.
Наконец поехала. Сначала познакомилась с отцом хаски – дружелюбным, веселым псом, потом с матерью, потом стала рассматривать щенков, слушать объяснения заводчика, а в это время, совершая долгий путь мимо вольеров с грозными собаками, по пересеченной местности к ней упорно, бойко и смело ковылял, нет, продирался щенок западно-сибирской лайки. Он шел выбирать себе хозяйку, нетерпеливо приветливо потявкивая. Он добрался, задрал башку на девочку и рухнул Лине на ногу. И так сидел, иногда вежливо трогая Линкин башмак своей многообещающей плюшевой лапой и с надеждой поглядывая вверх Линке в лицо. Ну и все. Нет у Лины хаски. У Лины есть западно-сибирская лайка.
Двухмесячный толстый, коренастый, коротенький парень, черный, черномордый, с пока молочными, но в будущем карими хорошими глазами, в белых чулках на всех руках и ногах, с белым пузом. И с белой кисточкой на хвосте. Малыша зовут Амур. Если ласкательно, то Мур. А уж совсем нежно – Мон Амур. Так же он отзывается на «Ктовиделмоиключи?», «Идитеужинать» и «А кто у нас в семье самый красивый?».
Это он сначала был такой нежный, трогательный – мы-сами-не-местные, – а сейчас-то мы поняли, что взяли в дом отпетого хулигана.
– Кто это сделал, а? – спрашивают Мон Амура строго, тыкая пальцем в лужу или в разорванные тапочки. Нет, мордочкой мы его не тыкаем, нет. Он у нас особа царственная. В его паспорте всяких записей, не считая разных родительских титулов, больше, чем у меня, жизнь прожившей. А у его мамы – столько медалей, как будто она берлин брала, причем во всех родах войск и со всех направлений одновременно. Поэтому, когда его спрашивают, кто это сделал, Мон Амур уклоняется от ответа, а чаще скраивает морду: да шо ж это делается, люди добрые, а, обижают мальчика одинокого, от папы и мамы забрали…
А наша старая гвардия – кошка Скрябин, Петрович-кролик, Иннокентий-попугай, коты уличные, которые приходят столоваться и уже прописались у нас на террасе перед домом, – Бурбон, Шахтер и Настя В. – они все фыркают, кивают досадливо, как будто приговаривают:
– Говорили мы вам…
Позавчера прибегаю домой, а у нас все Линочкины подруги – Чеба, Чербик, Ксюша и Маричка. О, думаю, сейчас будет весело! Ксюшка обычно у нас по перилам катается. Я это люблю – полирует их хорошо своим пузом. Машка все, что в руки ни возьмет, что ни заденет, все падает, бьется, ломается. Ее детское имя в нашей семье Машка-Разрушительница. Чеба (Алинка) просто громко орет, перекрикивая всех и хватая за руки. Чербик (тоже Алина) обычно поет оперные арии – ну так прикалывается. А Линка суетится, бегает туда-сюда, угощает. А сейчас пришла домой – думаю, что так тихо, – а они чинно кофе пьют и тихо беседуют. Причем не все вместе, как у них было раньше, а по очереди. Сначала одна скажет что-нибудь, все остальные слушают, потом другая ответит.