Кошка Скрябин и другие
Шрифт:
Ну и как в кино:
Прошло. Три. Года.
Верней, два.
И тут весной страус Витя стал танцевать «Цыганочку». И все отводили стыдливо и мечтательно глаза, потому что это он так за Зиной ухаживал. Ну чисто «Цыганочка» с выходом: значит, усаживается на свои ноги длинные, как цыган на колени, голову закидывает и ну плечами трясти. То есть крыльями… Только по груди себя не лупит. А потом как вскинется, как побежит за Зиной. А Зина – дура – хохочет, юбками мотает, верней, перьями своими и удирает, хохочет и удирает. А Витя бежит и рычит. Бежит и рычит. Ну честное слово, рычит как тигр. Или там как собака. Носятся эти двое, чисто динозавры-рапторы, как в кино, ногами топают, рычат.
Ну признались они – Витя и Зина – друг другу в вечной любви. И снесла Зина сколько-то там яиц. Сколько-сколько?. . А кто их считал? А как их посчитаешь?! Витя такой оказался примерный семьянин. Он, значит, ногой своей с когтем выкопал ямку. Туда все яйца аккуратно закатил и на них сел. И смотрит с укоризной, мол, а вы-то, мужики, за своими детьми как смотрите?! Вон, по учебе некоторые съехали вообще, музыку пропускают. Тут тот самый мотоциклист Вася, который денег не вносил, пробрался в дом к Грыгоровычу, когда того в хате не было, думал посмотреть и посчитать, а то и спереть одно яйцо или три, когда Витя встанет поесть. И главное, может, страус и знал, что Вася денег не вносил, может, догадывался, а может, просто – что скорей всего – Витя отец хороший. Они оба, и Витя и Зина, как раз аккуратно кушали, когда Вася залез в гнездо, подбирали клювиком травинки – как все равно принцессы двумя пальчиками, отставив мизинчики, вот так, и страусы только клювом, – и откусывали воду из корыта, ну правда – откусывали от воды, а потом закидывали голову. Очень интересное мероприятие. И вот тут Вася-мотоциклист залез. Ну, конечно, потревоженный Витя увидел, что происходит бесчинство и грабеж. И вторжение в его частную собственность. Он сфокусировал взгляд своих прекрасных глаз на Васе, поразмыслил секунды две и побежал. И стал Васю гонять. И опять собралось все село, и опять смотрели захватывающую беготню. Головами: туда-сюда, туда-сюда одновременно. Как Вася только не петлял, как не уворачивался, как не подскакивал – Витя его без всяких усилий догнал да саданул в пятую точку, а еще и клювом в кумпол тюкнул.
И тогда собрали собрание и стали пенять Грыгоровычу, что вот так сопрут все яйца и у Грыгоровыча будут страусы, а у других не будет. И тогда или пусть он деньги возвращает, или пусть отдаст всем по яйцу. Мол, мы их курам подложим или гусыням или сами сядем, но высидим каждый себе страусенка.
Пока судились-рядились, Витя вдруг приуныл. Стал печален, сонлив, невесел и равнодушен. Самое плохое – перестал бегать, есть и пить. Стоит покачивается, голову на забор повесил, буквально на забор, глаза полузакрыты, ой-е-е-о-о-ой.
– Вить, – нежно заглядывал Грыгоровыч в лицо страусу.
– Вить, а че ты, а Вить? – взволнованно топталась рядом Зина.
И все акционеры Вити и Зины опять гуртом во дворе у Грыгоровыча, ахают, кто-то даже и всплакнул. А в горах, как обычно, дожди – реки разлились, Вишенка оказалась как на острове: вокруг вода, ни света, ни телефонной связи.
– Надо врача, – требуют вкладчики.
– Надо врача, – волнуется Зина.
– А где взять? – в ответ Грыгоровыч.
– На лодке! – решительные инвесторы не отстают.
– А кто согласится? В наше село… На лодке… Страуса лечить…
– Есть у меня знакомая, – буркнул преступный Вася, он, конечно, тут как тут со своим мотоциклетом, – она фельдшером работает, живет тут неподалеку. Одна. Плыть не надо…
– Ветеринар, что ли?
– Да нет, нормальная. И потом, птичий грипп лечила, так что в самый раз!..
– Вези! Только побыстрей!!!
Вася мигом на мотоцикле сгонял, привез – серьезная, кругленькая, губы поджаты.
Подошла к забору, где Витина голова висит, посмотрела внимательно в полуоткрытые глаза:
– Э! Так у него же депрессия! Стресс, видно, какой-то случился
– Как это? – испугались все. – Это что такое за болезнь – депрессия?
– А это, – со знанием дела сказала фельдшерица, – это когда невесело совсем. И все неинтересно.
– Абсолютно все? – переспросили вишенковские.
– Абсолютно.
И все как по команде с сожалением посмотрели на Зину. Мол, что ж ты, а? Супруга, называется! А Зина досадливо схлопнула клюв, мол, ну вот – и тут я виновата!
Опять собрались в бар на совещание.
– Ну что… Витя больной… То есть невеселый, – констатировал Грыгоровыч и, быстро вытряхнув в себя стопку водки, добавил, как точку поставил: – Будем веселить.
– Как?!
– Кто как может! Я, например, могу на баяне. «Гуцулку Ксэню».
– А если кто веселить не умеет? – по-школьному склочно проныл кто-то.
– А если кто не может, того пакет аннулируется. Будем считать, что твой лично Витя пал. То есть сдох. А нашего мы будем радовать, лечить и утешать.
И началось.
Самодеятельные артисты сменяли друг друга у забора Гаврылюка. Во двор не заходили, потому что Зина была резко против и ревновала. А ревнуя, вскакивала с гнезда, догоняла, сильно кусалась, и клацала клювом как крокодил, и еще лягалась больно.
Так вот, все там из кожи вон лезли: кто на сопилке играл, кто песни пел, сам Грыгоровыч на баяне чуть ли не весь день. Тут же Вася-мотоциклист (вроде как ему уже тоже можно, он же докторшу привозил) анекдоты рассказывал лежащей на заборе безрадостной голове страуса Вити Гаврылюка. Школьников привели – хор. Но Витя даже глаза прикрыл и лег. Детей сразу прогнали.
Тогда один Валентинович, завклубом, надел костюм курицы. В Вишенке когда областной драматический выступал, то актеров хорошо принимали и сильно напоили тогда, хотя спектакль был для детей, но собралось все село, все двадцать семь человек с детьми, с престарелыми бабками. Все сельские пришли… И учителя тоже. И актеры все костюмы забыли. В том числе и курицы. Большой, мягкий, желтый. С красным гребешком и красными ногами. Вот. Этот костюм и надел Валентинович. И так пошел. В курице и с портфелем. «Ой, шось сунэ!» – кто-то сказал, приложив ладонь козырьком ко лбу. А уж когда подробно его рассмотрели, Валентиновича, целеустремленного, серьезного, с рожей, торчащей из курицыной головы, и брови кустами, и в красных когтях, и с портфелем, так просто пополам стали складываться от смеха. И тут – что удивительно – и Витя вдруг голову поднял с забора, глаза раскрыл удивленно – этто еще кто такой?! – голова маленькая, небритая, весь худой, а основание большое, страус, что ли? Ага-а-а, соперник! – и с подозрением на Зину:
– Зина! Кто это, я тебя спрашиваю?! А?! – и как зашипит, как загудит. Ну и все, так и выздоровел постепенно. Вася-мотоциклист лекарства привозил регулярно и фельдшерицу, чтоб уколы делать. А Валентиновичу пришлось еще пару дней в курицу наряжаться, уж очень он в своем наряде Витю взбадривал.
Скоро вылупились страусята. Когда окрепли, всем раздали по одному. Даже Васе-мотоциклисту дали одного. А Валентиновичу – двух. За креатив.
И что я вам скажу? Так полюбились страусы в селе, что никто и думать не смел, чтобы их есть. И опять, когда собрались мужики в местном баре, придумал Грыгоровыч новую штуку – страусиные бега. А что? Заброшенное футбольное поле, где коров пасли, переоборудовали, огородили. Стали своих страусят тренировать. И пошло дело.