Кошкин сын
Шрифт:
Спустя еще какое-то время, когда происшествие с открытой форточкой уже забылось, кошка как-то вечером заявилась к нам сама: надоело жить одной на улице.
Путь она продела тот же самый, как и при прыжке из форточки, только теперь — наоборот: с крыши подъезда запрыгнула на карниз дома, прошла по нему до окошка подъезда, привстала на задних лапках, ловко запрыгнула на газовую трубу и, проследовав по ней до открытого окна комнаты, коротким «мур» объявила о своем прибытии.
Так мы и жили: на ночь Мурочка приходила к нам, а утром спешила на улицу — свободолюбивой была.
Никому
Сытно поужинав, Мурчик начинал носиться по квартире, запрыгивая на все, куда только мог допрыгнуть. Его тыгдык-тыгдык заканчивались лишь после того, как Мурчика сваливал сон. Причем настигал он шумного усатого гостя в самые неожиданные моменты, в связи с чем кот мог завалиться прямо посредине комнаты, скажем. Или перед входной дверью.
С Мурочкой Мурчик тоже пытался играть, но та сторонилась его и часто отмахивалась от него когтистой лапой. Вскрикнув от боли, Мурчик обиженно уходил на кухню — заедать обиду.
А вот ко мне Мурочка была благосклонна. Сворачивалась всегда клубочком возле меня, а если я брал книгу и устраивался на диване, потихоньку подходила и укладывалась рядом, плотно прижимаясь спинкой ко мне. Она, видимо, полагала, что мне не внимания и участия — я же, как и она, был сиротой, поэтому хотела согреть меня теплом своего большого сердца.
— Ты моя мамочка, — говорил я Мурочке. И она соглашалась, чуть-чуть прищуривая в ответ свои выразительные глаза.
А однажды — дело в субботу утром было, когда мне не нужно было идти на работу и я валялся на диване, Мурочка удивила, растрогав до слез, своим поступком.
Лариса, моя жена, угощала тогда ее на кухне свежими бычками, переговариваясь с ней негромко: ешь, мол, специально для тебя приготовили рыбку.
А потом Лариса чуть громче произносит, обращаясь ко мне:
— Встречай свою мамочку, завтрак тебе понесла.
Я поворачиваю голову и вижу Мурочку, заходящую в комнату с бычком во рту — так кошки своим деткам добычу носят.
При этом, чтоб ни у кого не возникло лишних вопросов, Мурочка, подойдя к дивану и, положив рыбку на пол, объявила: «Мур». Забирай, значит.
…К сожалению, Мурочка прожила у нас не очень долго: в один из тихих, теплых октябрьских дней она умерла от порока сердца.
Так я во второй раз в жизни потерял мать.
Фото Сергея Томко
Мурочка, которую к нам привел кот Кузя
Мурочка всегда появлялась ночью
Лариса
В надежных мужских руках
АКЕЛА НА ОХОТУ БОЛЬШЕ НЕ ВЫЙДЕТ
Умирал волк по кличке Акела мучительно и долго. И ушел последним из клыкастого хозяйства семьи Люстровых, проживающей в одном из сел Пологовского района Запорожской области.
Сначала погибли гончие, потом такса и ротвейлер, а волк после этого жил еще восемь дней. Уже не поднимаясь от разрушавшего его изнутри яда, но еще реагируя на происходящее вокруг: глазами и хвостом. Ольга, жена Ивана, несколько раз предлагала мужу: пристрели, чтобы не мучился серый. А у того рука не поднялась на друга. «И надеялся я, — вспоминал о пережитом Иван, — раз дышит он, раз живет — вдруг, выдюжит.
Не выдюжил Акела. Погиб, так и не поняв, за что его отравили люди.
*
Недельным волчонком попал он к Люстровым. Приятели хозяина, охотники-волчатники, привезли его и еще четверых слепых зверят к Ивану: выходи, мол, ты же ветеринар. Ухаживали за волчатами Люстровы как за детьми. В первую очередь — хозяйка, тоже ветеринар по профессии. И привязались к ним. А когда пришла пора отдавать малышей, решили оставить себе самого слабого, который за время своего полусиротского детства умудрился каким-то образом лапу сломать. «Поганеньким был!» — комментирует Иван.
Через год Акела возмужал, у него появилась мощная грива, раздалась грудь, на глазах он набирал вес, пока ни превратился в 45-килограммового красавца-волка.
На улицу прирученного хищника не выпускали совсем, хотя он рвался туда и забор хозяйский сгрыз до основания: лохмотья лишь жалкие от него остались. Это зубы свои волк тренировал, когда Иван выпускал зверя из вольера и привязывал во дворе рядом с трактором, в котором копался, бывало, часами. И Акела бдительно следил, чтобы никто вожака не отвлекал от дела.
За вожака он Ивана сразу признал и только его, как старшего, как самого уважаемого и сильного в стае, иногда лизал в лицо, показывая тем самым свою преданность и покорность. А вот дочь Люстровых Лену Акела воспринимал, наверное, как сестренку.
Любил ее, шалил с ней, игриво нападал на нее, не используя, однако, даже в шутку, своих клыков.
От первых ружейных выстрелов, па охоте, волк отбегал далеко в степь и прятался в траве, по уши, как казалось, врастая в землю. Но скоро понял, что охота — это и для него прибыль.
— Так получаться стало, — вспоминает Иван, — только ружье подниму — он уже рядом. И до соревнования у нас доходило: кто первым добежит после выстрела, того и добыча. Однажды, не поверите, с дерева тушку зайца выхватил. Я ее туда, повыше от Акелы, специально забросил, пока обедал. Раз под деревом прошел мой компаньон, второй раз. А потом, почти без разбега, подпрыгнул высоко-высоко, схватил зайца и умчался с ним в степь.