Кошмар: литература и жизнь
Шрифт:
Хорошо, если этот совет продавца сновидений сработает и от ужаса перед чудовищем у сновидца не остановится сердце. Беззаботность, с которой он дан, сродни легкомысленному отношению к воспроизводству кошмара в современной культуре: в конце концов, речь идет всего лишь о снах, а к снам можно относиться несерьезно. Но можно ли исключить, что тяга к кошмару и гедонистическому сомнамбулизму, важные составляющие современного культурного процесса, не приведут к «сумасшествию культуры»?
Кошмар и время собственное
Возникновение Готической эстетики тесно связано с трагической историей XX в. Отказ от человека как центра эстетической вселенной, разочарование в нем и утрата интереса и к нему, и к человечеству трудно не связать с опытом двух мировых войн и с наследием концентрационной вселенной [545] . Радикальные изменения в представлениях о времени и идущий с ними рука об руку кризис научной рациональности создали исключительные условия для распространения кошмара в культуре.
545
Более подробный анализ этих взаимосвязей см в: (Хапаева. Готическое общество…, с. 48–97).
Вполне возможно, что современный кризис восприятия времени
Непрерывное и необратимое, линейное и объективное время составляло основу видения общества и истории в культуре Нового времени. Этот образ времени, в котором идея прогресса соединилась с представлением о независимой от нашего сознания и воли природе абстрактного времени, долго казавшийся единственно возможным, возник в эпоху Просвещения и Великой французской революции [546] . Отметим некоторые, самые важные вехи его распада в XX в.
Идея пространства-времени занимает особое место в этой истории. Обернувшись, по замыслу Эйнштейна [547] , четвертым измерением геометрического пространства, время «превращается в общей теории относительности из математического инструмента в саму физическую реальность» [548] . В результате время ньютоновской механики, объективное и абстрактное, существующее помимо явлений, утратило всякий смысл для теории относительности и перестало иметь значение в физике за пределами классической механики [549] . В трудах Копенгагенской школы «квантование пространства-времени» стало рутинной процедурой, сделавшей «атомы времени» очевидностью, а прерывность времени — важным физическим постулатом.
546
Согласно выдающемуся немецкому историку Райнхарту Козеллеку, основателю школы истории понятий, во второй половине XVIII — начале XIX в. происходит настоящий переворот в восприятии времени. Именно тогда на смену множеству локальных, несоотносимых между собой историй пришло новое представление о единой всемирной истории человечества, устремленной из мрачного прошлого в светлое будущее (R. Koselleck. L’exp'erience de l’histoire. Paris, Gallimard, 1990; R. Koselleck. Le future pass'e. Contribution `a la semantique des temps historiques. Paris, 1990).
547
Возникнув как алгебраическая величина, она постепенно покорила воображение своего создателя, применимая к ограниченной относительности (В. Bachelet. Sur quelques figures du temps. Paris, 1996, p. 153).
548
Ibid.
549
Ibid., p. 166.
Но самым значимым с точки зрения эволюции представлений о времени стал следующий вывод физиков: на месте абстрактного объективного универсального времени возникло понятие субъективного, собственного времени наблюдателя [550] . Вот как доходчиво сформулировал этот важнейший постулат теории относительности Стивен Хокинг, занимающий сегодня кафедру Исаака Ньютона в Кембрижде:
До начала XX столетия люди верили в абсолютное время. Иначе говоря, каждому событию можно было однозначно приписать число, называемое «временем», и все исправные часы должны были показывать одинаковый интервал между двумя событиями. Однако открытие постоянства скорости света для любого наблюдателя независимо от его движения привело к созданию теории относительности и отказу от идеи единственного абсолютного времени. Моменты времени для событий стало невозможно определить однозначным образом. Оказалось, что каждый наблюдатель имеет свою меру времени, фиксируемую его часами, и вовсе не обязательно, что показания часов разных наблюдателей сойдутся. Таким образом, время стало субъективным понятием, относящимся к наблюдателю, который его измеряет [551] .
550
Cм.: Ж.Л. Андраде э Силва, Ж. Лошак. Поля, частицы, кванты. Пред. Луи де Бройля. М., 1972.
551
Ст. Хокинг и Л. Млодинов. Кратчайшая история времени. СПб., 2006, с. 119.
Весьма сходные интуиции о природе времени в начале XX в. стали посещать не только физиков, но и писателей, философов, историков, социологов. Среди концепций, внесших большой вклад в проблематизацию объективного времени, следует упомянуть идею субъективной непрерывности как основу человеческой личности Анри Бергсона [552] , «феноменологическую редукцию» (вынесение «за скобки» объективного времени мира), субъективную темпоральность и горизонт темпоральности сознания в феноменологии Эдмунда Гуссерля [553] , внутреннее время, темпоральность Бытия-здесь (Dasein) Мартина Хайдеггера [554] , идею бесконечного настоящего «мутаций и трансформаций» Мишеля Фуко [555] .
552
H Bergson. Essai sur les donn'ees imm'ediates de la conscience. Paris, 1991.
553
«Этот поток не есть поток объективного времени, которое я определяю с помощью часов или хроноскопа, не время мира, которое я фиксирую по отношению к земле или солнцу. Ибо оно попадает под феноменологическую редукцию. Скорее, мы назовем этот поток доэмпирическим или феноменологическим временем». (Э. Гуссерль. Собрание сочинений. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994, с. 147. См в особенности параграф 36). Идея горизонта темпоральности, в котором сознанию одновременно даны прошлое, настоящее и будущее, прочно вошедшая в научный обиход, «Темпорально-конститутивный поток как абсолютная субъективность»: Э. Гуссерль. Ук. соч., с. 79. О восприятии времени у Гуссерля см. также: G. Granel. Le Sens du Temps et de la perception chez E. Husserl. Paris, Gallimard, 1996. D. Carr. Time, Narrative and History. Bloomington, Indianapolis, 1986.
554
Внутреннее время, чье сходство с феноменологическим временем Гуссерля далеко не однозначно, становится главной структурой философии Хайдеггера. Чтобы утвердить подлинность внутреннего времени, Хайдеггеру приходится бороться против идеи «вульгарного времени» — объективного хронологического времени «науки». Подлинная субъективная темпоральность для Хайдеггера характеризуется конечностью, тогда как «вульгарное время» бесконечно, униформно и неопределенно направлено в неопределенное будущее. Прошлое, настоящее и будущее перестают рассматриваться как неразрывное единство и противопоставляются друг другу (М. Хайдеггер. Бытие и время. Пер. В.В. Бибихина. М., 1997). См. анализ французского критика и комментатора Хайдеггера Жана Грейша: J. Greisch. Ontologie et temporalit'e. Esquisse d’une interpr'etation int'egrale de Sein und Zeit. Paris, 1994, p. 321–325.
555
M. Foucault. L’arch'eologie du savoir. Paris, 1969.
Во второй половине XX в. время превращается в излюбленный предмет исследований в истории, социологии, антропологии, экономике. Представители социального знания стали активно осваивать «темпоральности» различных «ложных» сознаний — мифологического, религиозного, обыденного, массового, средневекового — и научились разлагать время на темпоральности урбанистических структур и экономических циклов, работы и спорта. Так время из объективной всеобщности было низведено на уровень предиката отдельных явлений культуры [556] , создав дополнительный ресурс «квантования времени». Из дискурса естественных наук о природе, из школьных учебников по физике и научно-популярной литературы идея прерывности времени проникла в массовое сознание и постепенно стала неотъемлемой частью сегодняшних представлений о времени не только физических процессов, но и времени людей. Неизбежность перетекания прошлого в настоящее и будущее, их взаимосвязь, которая раньше выглядела очевидной, в современной культуре оказалась поставлена под вопрос [557] . В результате отказ считать время объективным превратился в банальность, а мысль о существовании такой физической величины, как «психологическое время каждого наблюдателя», приобрела в массовом сознании статус очевидной истины. Только в отличие от первой трети XX в. способность помыслить такое время превратилась из шокирующего интеллектуального новаторства в повседневность культуры. К концу 1970-х г., когда исследования «темпоральностей» наводнили социальные науки, а «великие физические открытия» начала XX в. прочно вошли в школьную программу, переворот в восприятии времени сделался необратимым. Его результатом стало разрушение идеи времени, существующего вне явления и вне наблюдателя.
556
См., например: J. Fabian. Time and the Other. How Anthropology Makes Its Objects. NY, 1983; A. Bensa. Images et usages du temps. Terrain. 1997, № 29, p. 24. K. Pomian. L’ordre du temps. Paris, 1984. О темпоральностях социального мира см.: J. Chesneaux. Habiter le temps. Pass'e, pr'esent, future: esquisse d’un dialogue possible. Paris, 1996.
557
Антропологи, историки, философы в последние годы проявили озабоченность этим сюжетом, о чем свидетельствуют названия книг, такие, например, как «Неполадки с темпоральностью». Malaise dans la temporalit'e. Sous la dir. de P. Zawadzski. Paris, Publications de la Sorbonne, 2002. См. также анализ презентизма в: F. Hartog. R'egimes d’historicit'e. Pr'esentisme et exp'eriences du temps. Paris, Gallimard, 2003; X. У. Гумбрехт. В 1926. Жизнь на острие времени. М., НЛО, 2005; Он же. Производство присутствия. М., НЛО, 2006.
Объективное, абстрактное, линейное время было великой идеей, мода на которую прошла. Единое время нарратива всемирной истории, распавшееся на множество отдельных времен, на наших глазах превращается во время собственное. Разочарование в объективности, рациональности, научности подготовило обнаружение прежде латентного, маргинализированного, долго подавлявшегося в европейской культуре восприятия времени [558] . Распад объективного времени способствовал не только распаду рациональной картины мира. Если объективное время имело мало общего с темпоральностью кошмара, то время собственное обладает с ним гораздо большим сходством. Безусловно, новое восприятие времени создало благоприятный фон для распространения кошмара и стало условием sine qua non его успешного внедрения в культуру.
558
О различных аспектах современного цивилизационного кризиса см.: J.-F. Liotard. La condition postmodeme. Paris, 1979. У. Бек. Что такое глобализация? Ошибки глобализма — ответы на глобализацию. М., 2001; Р. Anderson. The Origins of Postmodemity. L., NY. 1998; SI. Zizek. The Ticklish Subject. The Absent Center of Political Ontology. L., NY. 1999. Сл. Жижек. Добро пожаловать в пустыню реального! М., 2002. П. Нора. Междуамятью и историей. Франция-память. Пер. Д. Хапаевой. СПб., 1999; G. Agamben. Homo Sacer. Le pouvoir souverain et la vie nue. Paris, 1997. Дж. Грей Поминки по Просвещению. М., 2002. Подробнее о кризисе социальных наук см. в: Хапаева, Герцоги республики…, гл. 2, 3, 4.
Не потому ли в современной литературе попытка описать «иное время» превращается в один из распространенных литературных приемов, в топос, к которому постоянно прибегают — точнее, не могут не прибегать — авторы современной прозы, пытающиеся имитировать кошмар? [559] И хотя в большинстве случаев им недостает выразительных средств и задача оригинального описания оказывается им явно не по плечу, они ограничиваются тем, что просто информируют читателя о том, что в среде обитания их героев-монстров «время течет по-иному». Но обойтись без этой формулы при попытке сымитировать кошмар в своих текстах они не могут себе позволить.
559
С. Лукьяненко. Ночной дозор. М., 2006, с. 37, 73, 78. Пелевин. Чапаев…, с. 317.
Революция в восприятии времени способствовала укоренению кошмара в сознании, наглядно убеждая в его несомненной материальности. Распад объективного времени мира удобрил почву для произрастания тех семян, о которых сокрушался Гоголь. В разломах и разрывах европейской культуры литературный кошмар дал пышные всходы.
Пелевин как доказательство
Мир, мир… — подумал Игнат, растворяясь в воздухе, — мир давно сам убит своими колдунами.