Кошмар: литература и жизнь

Хапаева Дина Рафаиловна

286

Д, с. 140.

287

Там же, с. 141. Как мы помним, после тщательного вглядывания в точку Голядкин наконец разглядел свой кошмар. И хотя он только увидел прохожего, — он «смутился и даже струсил, потерялся немного» (Там же, с. 140). Сначала двойник идет ему навстречу, потом двойник возвращается и удаляется от него: «Да что ж это такое, — подумал он с досадою, — что ж это я, с ума, что ли, в самом деле, сошел?» (Там же, с. 141). Черный человечек, превращающийся в двойника, — не перелагает ли здесь Достоевский тему кошмарного преследования, редкую в творчестве Пушкина: «Меня преследует мой Черный человек»? Голядкин изначально знает, кто перед ним: «…у него задрожали

все жилки, колени его подогнулись, ослабли, и он со стоном присел на тротуарную тумбочку. Впрочем, действительно, было от чего придти в такое смущение. Дело в том, что незнакомец этот показался ему теперь как-то знакомым. Это бы еще все ничего. Но он узнал, почти совсем узнал теперь этого человека. Он его часто видывал, этого человека, когда-то видывал, даже недавно весьма (…)» (Там же, с. 142).

288

«Вдруг он остановился, как вкопанный, как будто молнией пораженный, и быстро потом обернулся назад, вслед похожему, едва только его минувшему, — обернулся с такими видом, как будто что его дернуло сзади, как будто ветер повернул его флюгер. (…) „Что, что это?“ — шептал господин Голядкин, недоверчиво улыбаясь, однако ж, дрогнул всем телом. Морозом подернуло у него по спине» (Там же, с. 140).

289

Там же, с. 169.

290

Там же, с. 200 «Однако ж, сделав десять шагов, герой наш ясно увидел, что все преследования остались пустыми и тщетными» (Там же, с. 167).

291

Там же, с. 170.

292

Ф.М. Достоевский. Сон смешного человека, Достоевский, ПСС, т. 25, с. 111.

293

Там же, с. 187.

294

Там же, с. 227.

295

Еще более рельефно и точно разрывы времени кошмара передает Достоевский в «Сне смешного человека»: «Во сне вы падаете иногда с высоты, или режут вас, или бьют, но вы никогда не чувствуете боли (…) Так и во сне моем: боли я не почувствовал, но мне представилось, что с выстрелом моим все во мне сотряслось и все вдруг потухло, и стало кругом меня ужасно черно. Я как будто ослеп и онемел, и вот я лежу на чем-то твердом, протянутый, навзничь, ничего не вижу и не могу сделать ни малейшего движения. Кругом ходят и кричат, басит капитан, визжит хозяйка, — и вдруг опять перерыв, и вот уже меня несут в закрытом гробе. (…) Я не помню, сколько времени мы неслись, и не могу представить: совершалось все так, как всегда во сне, когда перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце» (Сон смешного человека…, с. 109).

296

Авторы работ о «Петербурге Достоевского» обычно не прослеживают маршруты Голядкина: В. Бирон. Петербург Достоевского. Д., 1991; Е. Саруханян. Достоевский в Петербурге. Д., 1972.

297

Д, с. 112.

298

Там же, с. 115.

299

Там же, с. 122.

300

Там же, с. 125.

301

Там же, с. 128.

302

Там же, с. 170.

303

Там же, с. 172.

304

Там же, с. 177.

305

Там же, с. 223.

306

Там же, с. 226.

307

Там

же, с. 211.

308

Там же, с. 142.

309

Там же, с. 200.

310

Там же, с. 201.

311

Двойник, вволю поиздевавшись на Голядкиным — старшим, не заплатив, — как не платил за обеды обманутой немке и его «оригинал»? — удирает из кофейни. «Само собою разумеется, что после первого мгновенного столбняка, естественно нашедшего на господина Голядкина-старшего, он опомнился и бросился со всех ног за обидчиком, который уже садился на поджидавшего его и, очевидно, во всем согласившегося с ним ваньку. (…) Уцепившись за крыло дрожек всеми данными ему природою средствами, герой наш несся некоторое время по улице, карабкаясь на экипаж, отстаиваемый из всех сил г. Г-младшим (…) Наконец, наш герой успел-таки взгромоздиться на дрожки (…) правой рукой своей всеми средствами вцепившись в весьма скверный меховой воротник шинели развратного и ожесточеннейшего своего неприятеля…(…) Господину Голядкину показалось, что сбывается с ним что-то знакомое. Одно мгновение он старался припомнить, не предчувствовал ли он чего-нибудь вчера… во сне, например…» (Там же, с. 206). Нужно ли добавлять, что на протяжении всей это сцены «Снег валил хлопьями (…) Кругом было мутно и не видно ни зги», так же как и в ночь встречи с двойником.

312

Там же, с. 225. Первая сцена: «Или нет; он никого уже не видал, ни на кого не глядел… а двигаемый тою же самой пружиной, посредством которой вскочил на чужой бал непрошенный, подался вперед (…)» (Д, с. 133). Когда он очутился перед Кларой Олсуфьевной: «Без всякого сомнения, глазком не моргнув, он с величайшим бы удовольствием провалился в эту минуту сквозь землю; но, что сделано было, того не воротишь… ведь уж никак не воротишь» (Там же, с. 133). Эта же фраза («Подойдя к своему экипажу и приготовляясь в нем поместиться, господин Голядкин мысленно обнаружил желание провалиться сквозь землю или спрятаться хоть в мышиную щелочку вместе с каретой» (Там же, с. 127)), знакомая нам по первому посещению статского советника Голядкиным, повторяется и при описании второго бала.

313

Там же, с. 133. Помимо сцены на балу сходное описание есть и в сцене в трактире, где Голядкин обнаруживает в кармане склянку, которую он принимает за яд: «(…) Между тем в комнате произошло движение, смятение; все окружали господина Голядкина, все говорили господина Голядкина, некоторые даже хватали господина Голядкина. Но герой наш был недвижим, не видя ничего, не слыша, не чувствуя ничего….» (Там же, с. 208).

314

Там же, с. 136.

315

«Вдруг, во всех окнах разом, обнаружилось какое-то странное движение, замелькали фигуры, открылись занавесы, целые группы людей толпились в окнах, все искали и выглядывали чего-то на дворе. Обеспеченный своею кучей дров, герой наш тоже в свою очередь с любопытством стал следить за всеобщим движением и с участием вытягивать направо и налево свою голову, сколько по крайней мере позволяла ему короткая тень от дровяной кучи, его прикрывавшая. Вдруг он оторопел, вздрогнул и едва не присел на месте от ужаса. Ему показалось, — одним словом, он догадался вполне, что искали-то не что-нибудь и не кто-нибудь: искали просто его, господина Голядкина. Все смотрят в его сторону, все указывают в его сторону. Бежать было невозможно: увидят… Оторопевший господин Голядкин прижался как можно плотнее к дровам, и тут только разметил, что предательская тень изменяла, что прикрывала она не всего его. С величайшим бы удовольствием согласился бы наш герой пролезть теперь в какую-нибудь мышиную щелочку между дровами, да так и сидеть себе смирно, если б только это было возможно. (…) И вдруг сгорел со стыда окончательно. Его совершенно заметили, все разом заметили, все манят его руками, все кивают ему головами, все зовут его(…)» (Там же, с. 224).