Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Заорав, кинулся на нее, нанося удары один за другим. Даже если зарежу — не страшно. Тогда—то хоть этот упрямый дракон вылезет и наподдаст мне!
Свиток 6 — Смех учителя — 7
Она какое—то время уклонялась, убежать пыталась, но вовремя сообразила, что подставляться спиною даже хуже — обернулась — я лезвие упер ей в шею. А за спину, чтоб не вырвалась, подложил свободную руку.
— Воин из тебя никчемный.
И в лице
Хотя… разве только она была научена женским искусствам, когда вся внешность расползается в ночной темноте и на первое место выходят тело и жар…
Я жадно поцеловал ее, пытаясь добить упрямую нахалку или отвлечь на другой спор.
Губы не дрогнули, как ни мял их. А когда вздумал за нижнюю прикусить, то получил коленом между ног.
Зашипев, отпрянул.
А она наконец—то выхватила меч, поняв, что я все—таки был серьезен.
Или мысль о том, чтоб переспать со мной, была для этой соплячки самой ужасной? Намного ужаснее, чем просто из—за меня умереть? Старею, что ли?..
Отчаянно закричав, она сама подняла меч. Я успел уклониться. Конечно, я успел уклониться.
Силы в тощих ее руках было немножко: она быстро выдохлась. Защищалась кое—как — бил бы в полную силу — легла бы после первого удара, разрезанная пополам. Удары были непросчитанные. Тело недолго вообще готовили. И она следила за моим мечом, а не за течением моего тела. Училась недолго. Или учитель был скверный. Совсем не похоже было на старину Эн Лэя. Да что он вообще в ней нашел?! Разве что он старательно прятал извращенную склонность к тощим малолеткам, которые сначала бьют его между ног!
Она запыхалась, быстро выдохлась. Я быстро выбил из руки ее оружие, ударив плашмя.
Ни Эн Лэя. Ни засранца Ён Ниана. Испарились, что ли, они оба? Все?..
Но сдаваться было не в моем стиле. Меч отбросил — она вздрогнула — и, метнувшись через несколько шагов, чего она, разумеется, не заметила, крепко обхватил, магией сковав ей руки и ноги.
Что ж, если ты колдуешь, то у тебя останется только это!
И жадно вцепился поцелуем в ее губы.
Сжалась, словно окаменела, словно нападал на нее мужчина впервые.
Впервые?..
Отпустил на несколько мгновений — мордочка покраснела, глаза расширились, грудь поднималась быстрее, быстрее… боится или…
Я ухватил ее осторожно. Целуя помедленнее и нежнее. Не хотелось уж нежничать с заразой, из—за которой у меня несколько мгновений болела самая хрупкая мужская часть, но вытрясти из нее степень и мощность защитной магии или вынудить—таки заревновавшего защитника вылезть — это, определенно, того стоило.
Я ее выпустил, задышавшую быстрее. Мне внезапно захотелось просто забыть обо всем. Все—таки, в руках у меня замерла робко юная женщина. Обожаю видеть их такими испуганными и покорными!
— Ты ведь меня не любишь! — сказала она с укоризной.
Не страх, а сожаление, что все так сложилось. Со мной.
— А разве обязательно кого—то любить, чтобы получить удовольствие на несколько мгновений?
— Мне не нравится твой способ жить, — отрезала она, голову отвернув.
Упрямица. Гордая. Невинная. Прямолинейная до отвращения.
Прямолинейная… как они!
Разве что она могла привлечь одного из них этим?..
— Может, тебе нравится слоняться по земле и видеть других униженными, — голос ее дрожал, в глазах появились слезы. — Может, тебе даже нравится видеть и причинять другим мучения. Но если ты останешься таким, то ты не увидишь всех красок жизни. Никогда не увидишь.
— Каких же? — осторожно скользнул пальцами от ее виска, по щеке, по шее.
Не отзывалась даже телом. Стойкий дух, зиждящийся на твердых принципах, въевшихся уже и пропитавших все ее хрупкое существо.
— Например… — голос ее дрогнул. — Например, ты никогда не услышишь, как кто— то будет играть, стараясь украсить твой день и твою жизнь.
— Как будто опытные музыканты играют скверно! — усмехнулся.
— Есть мастерство. А есть песня души. Ты никогда не услышишь ее.
— Песня… души… — произнес, смакуя.
A ведь Ён Ниан тоже любил музыку, любил порассуждать о ней. Когда Эн Лэй притаскивался ко мне и заставал за музицированием, тогда, пожалуй, язвительный и неприступный Ён Ниан возникал чаще всего. Якобы ему скучно. Якобы просто на время. Так, просто в голову взбрело. И колкость он давно мне не говорил, но со скуки и безделья опять что—нибудь едкое придумал. Конечно, для меня. Конечно, чтоб меня пнуть. Но почему—то чтоб непременно нарушить мою музыку. Но при этом в самом ее конце, эдак на вторую, третью или дальше вообще песнь. Короче, я все заметил. Всю его любовь. И только к ней.
Глухо спросил:
— Если я тебя выпущу, ты мне сыграешь?
Может, я смогу дорваться до этого упрямого музыканта хоть так?..
— Ты меня похитил. Напал на меня, — укоризненный взгляд. — Разве я смогу сыграть для тебя от всей души?
Безыскусная. Пугающе прямолинейная. Неожиданно чистая. Ко всем.
— Да и где тут…
Ухмыльнувшись, отошел.
Вслед за моим неспешным жестом и следом за течением удлинившегося рукава ханьфу за мною появился столик с цинем. А к ней вернулась способность двигаться.
Она прикусила губу, тонкую, но после этого вспыхнувшую ярко. Призывно вспыхнувшую. В моих фантазиях.
Но ухватить за что—нибудь эту хрупкую странную душу было даже веселее, чем просто отыметь это хрупкое тело, к которому не прикасался еще никто.
Я, улыбнувшись, отошел за столик — даже повернувшись к ней спиною, достаточно, чтоб успела добежать и схватить меч — но когда повернулся уже за столом, на несколько шагов, то девочка в мужской одежде все еще стояла на месте. Кусая губу. Дура.