Кошмары Аиста Марабу
Шрифт:
В последний день мне пришлось распрощаться со школьными друзьями и учителями. Странно, но оказалось, что я пользовался там популярностью – первый ученик, важная персона. Моих лучших дружков звали Пьетер и Куртис. Я был похулиганистее Куртиса, впрочем, как и Пьетер. Этот-то был буйный, как надо; мой отъезд его ужасно расстроил. Мне было приятно, что кто-то будет по мне скучать. Другие ребята в большинстве своем были тормоза и мямли. Пьетер тоже был мне дорог, но больше всего я буду скучать по мисс Карвелло, моей учительнице, благодаря которой я впервые открыл, что у меня есть, чем думать. Она была красавицей,
Я хотел остаться в ЮАР. Там приобрел я несколько извращенное чувство собственной важности; даже какое-то самосознание. Я знал, что я, бля, особенный, что бы там обо мне ни говорили. Я знал, что я не буду таким, как все, как мой старик, мамаша, Бернард, Тони, Ким, другие ребята в районе; все они – мусор, ничто. А я – Рой Стрэнг. Хоть мне и пришлось вернуться, но теперь все будет по-другому. Я теперь говно есть не стану.
Когда Джон наконец-то вернулся в домой, в Шотландию, по этому поводу был устроен семейный ужин. Собрались все или почти все, Уинстон II – в карантинном вольере, Элджин – в ИНТЕРНАТЕ ДЛЯ ДЕТЕЙ С ОТКЛОНЕНИЯМИ. Было решено, что, если посадить его за праздничный стол, это всех смутит и опечалит, и я, признаться, был главным сторонником его отсутствия. Только Ким, Вет и Бернард ратовали за то, чтоб его привезти, но Джон как обычно сказал последнее слово:
– Это будет нечестно, если мы привезем его, только собьем его с толку, знаешь-понимаешь, запутаем парня.
Ужин был великолепен. Мама приготовила спагетти корбонаро с брюссельской капустой, жаркое с брокколи было навалено сверху так обильно, что не видно было ни пасты, ни соуса. На десерт был бисквит с шерри. Несколько бутылок «Лейбфраумилха» были осушены до дна. Никогда я еще не видел, чтоб наш стол так ломился от еды. Мы редко ужинали за семейным столом, обычно мы поглощали пищу, держа тарелки в руках, сражаясь за место возле телика. Все это по особому случаю, объяснили нам.
Несмотря на это, за ужином царила напряженная атмосфера. Тони, на лице которого выступили крупные капли пота, ожесточенно вспахивал еду, а у Ким все вываливалось из тарелки. Незадолго до ужина Бернард разругался с Джоном и не сел, а прямо-таки обрушился на стул, с бледным лицом и трясущимися руками. Пытаясь отрезать кусочек жаркого, он тяжело дышал, из него вырывались тихие попискивания, какие можно услышать от собаки. Позже Ким рассказала мне, что Джон услышал от мамы историю, как Бернард и другой парень чего-то там делали вместе, и пригрозил, что отрежет ему перец.
Мама с папой, очевидно, уже сами успели поругаться на этот счет, и были оба на таком взводе, что за столом, казалось, воздух сгустился вокруг них. Я быстро и нервно поел, горя желанием удалиться; я чувствовал, что одно неверное слово или движение может спровоцировать кровавое побоище.
– Мясо горячее… – сглупила Ким. Джон бросил на нее злобный взгляд.
– А ты хочешь, чтоб было холодное, ёб твою? Твоей маме большого труда стоило приготовить этот ужин! Прояви хоть каплю уважения, знаешь-понимаешь, хоть каплю уважения.
Вот это действительно было уже опасно, ведь на Ким Джон наезжал крайне редко: она как-никак была его любимицей. Ким надулась и повесила голову. Казалось, она размышляет, не прибегнуть ли к проверенному способу, а именно: разреветься, чтобы привлечь внимание, но, отвергнув этот ход, погрузилась в тяжкие раздумья, что бы ей такого предпринять.
Вет тоже вписалась в действо:
– Тони, не спеши ты, блин. Тебя, Рой, это тоже касается. Еда никуда от вас не убежит, ради Бога.
Мама всегда казалась мне молодой и красивой. Теперь она представлялась мне кривой и изможденной старой ведьмой, чьи глаза уставились на меня из-за пятен расплывшейся туши. В ее длинных черных волосах я заметил посеребренные пряди.
Да пошла она, да все они! Я стану сильным. Сильный Стрэнг. Уж я-то позабочусь, чтобы мое имя знала каждая собака.
Я буду…
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ в кошмары с аистом Марабу.
8. Злоключения в холмах
Когда мы приехали в тайную гостевую резиденцию в Джамбола для рандеву и отчета о состоянии работ, старый толстый Доусон выглядел просто отвратительно. Его хитрые, слезящиеся глазки потемнели, а загорелый зоб дрябло свисал, подрагивая на подбородке. Он не был похож на человека, довольного жизнью, и то, что мы были источником его беспокойства, было более чем очевидно.
Понятно, что нам еще не удалось установить место гнездования нашего Марабу: слишком мало было следов. Откровенно говоря, мы с Сэнди относились к охоте как к увеселительной прогулке, и Доусона это совсем не радовало. Он холодно поздоровался с нами и поспешил усадить на угол дубового стола зала заседаний, после чего удалился на минуту. Сэнди повернулся ко мне и прошептал:
– Толстяк Доусон взбешен не на шутку, – паническая нотка пробралась в его голос: – Да будь я проклят, если знаю, чего он так разгорячился. Как будто Джонни Аист – это…
В этот момент Доусон вошел в комнату и втиснулся в кресло напротив нас. Его похожие на непропеченные булки пальцы барабанили по столу, потом он вздохнул.
– Меня окружают одни идиоты, чьи головы заняты гомосексуальными фантазиями, а не тем, как отловить наконец этих кровопийц, – презрительно рявкнул он. Сэнди сидел с виноватым видом. Это меня раздражало, ведь мы все делали, как надо. Я уже собирался что-то сказать, как Доусон повернул пятнистое лицо к своему лакею Дид-ди: – Либо это, либо полная некомпетентность и мятеж.
Низкожопый слуга что-то пробормотал и зашаркал прочь из комнаты, глядя себе под ноги.
Я решил, что ради спортивного интереса лучше будет довести Доусона, нежели вступать в конфликт. Жирный гоблин был нам все еще нужен. Без его помощи надежд на то, что мы обнаружим Марабу, было мало.
– Успокойся, Лок, – улыбнулся я. – Не кипятись. Откупорь бутылочку-другую пивка…
– Какого черта ты меня успокаиваешь, когда вокруг меня все рушится, – отрезал он. Изумрудный лес кишит Марабу, которые только и знают, как все истреблять, а здесь, прямо у меня под носом, в Джамболе, начинаются волнения среди аборигенов… Сэди!-крикнул он. – Сэди!