Кошмары города кошек. Кошмар второй: Призрак города кошек
Шрифт:
Он прижал к груди истошно рявкающий, трепыхающийся пакет и принялся оглядываться в поисках безмена. Тот обнаружился рядом, но поднять его оказалось непросто, поскольку держать пакет с кошкой одной рукой было чревато последствиями. Впрочем, они уже и без того начинали сказываться: Вилкины когти в нескольких местах прорвали полиэтилен и скребли теперь по Стасову пузу. Это было так больно, что парень очень разозлился на кошку. И злость придала ему сил и решительности. Он все-таки умудрился схватить одной рукой обе ручки пакета и, отставив его как можно дальше от себя, второй рукой поднял безмен. Даже не пытаясь вставать, Стас
Усталый, исцарапанный, в подранной футболке, но гордый собой Стас, держась за стену, поднялся на ногу. А потом щелкнула замком входная дверь.
Стас не любил врать, тем более маме. Но сказать ей, что он взвешивал кошку, это значит отвечать и на вопрос: зачем? Надеяться, что мама ничего не заметит, было глупо.
Но пришла не мама. Вернулся из гаража папа. Это было чуточку легче. Во всяком случае, Стас на это надеялся.
Напрасно. Папа снял кепку, собрался положить ее на полку над вешалкой и вдруг замер, округлив глаза. Первый же папин вопрос разрушил надежды Стаса:
— Что делает на вешалке сосиска?
— Э-ээ… — поскреб Стас затылок и решил, по возможности, говорить только правду. — Мне не видно… Лежит?
— Действительно, — кивнул папа, — лежит. Сможешь с трех раз угадать мой следующий вопрос?
— Наверное, ты не станешь спрашивать: можно ли ее съесть… — опустил голову Стас. — А лежит она там потому, что я ее нечаянно уронил.
— Уронил? Но, позволь, оброненные предметы имеют свойство падать, а не взлетать.
— Я не точно сказал. Это я падал, когда сосиска выскользнула из руки и улетела. А я не заметил, куда.
— Ага, стало немного яснее, — взял папа с полки сосиску и положил на ее место кепку. — Хотя неясной осталась причина твоего хождения по квартире с сосиской в руке. Ну, и причина твоего падения тоже.
— Причина у всего этого одна, — вздохнул Стас, — Вилка.
— Ты имеешь в виду столовый прибор или кошку? — попросил уточнить папа.
— Кошку.
— А что с ней не так? С чего ей понадобилось ронять тебя и заставлять вооружаться сосисками?
— Я выманивал Вилку этой сосиской, — лаконично ответил Стас. До сих пор ему врать не пришлось, что радовало. И если папа удовлетворится этими ответами…
Не тут-то было! Во-первых, папу наверняка заинтересовала причина выманивания кошки. Во-вторых, он заметил ошметки пакета на полу и разорванную на Стасовом животе футболку. Однако с новыми вопросами он торопиться не стал.
— На, подержи, — протянул папа сосиску, снял куртку и разулся. — Пойдем, побеседуем.
Стас надеялся, что беседа состоится в гостиной, но папа отправился на кухню. Разумеется, копилка папиных вопросов тут же пополнилась. И начал он как раз с крайнего.
— Это тоже сделала Вилка? — показал папа на барханы сахарного песка на полу.
— Нет, это сделал я, — признался Стас. — Нечаянно. Зацепился гипсом за стол и…
— А почему не убрал сразу? Только не надо кивать на больную ногу, подмести пол
— Потому что я как раз шел ловить Вилку, потом поймал, потом упал… Нет, наоборот: упал, а потом поймал, потом она разорвала пакет и вырвалась, а как раз сразу потом пришел ты. Поэтому я просто не успел прибраться.
— У меня такое ощущение, — задумчиво сказал папа, — что в твоем перечислении пропущен, как минимум, один пункт. Что было между «поймал» и «разорвала пакет»?
— Ах, да, — притворился непонятливым Стас. — Между этим я посадил ее в пакет. Вернее, она сама в него попала.
— Просто так — взяла и попала? — нахмурился папа. — Вот что, ловец кошек, неси веник, подметай пол, а потом, без запинок и подталкиваний с моей стороны, все мне подробно расскажешь. Идет? Кстати, — завертел он головой, — а куда ты дел маму? Надеюсь, она случайно, или, того хуже, специально, не попала в холодильник или не упала на люстру?
— Мама на полчасика пошла в магазин.
— Давно?
— Уже минут сорок.
— Ну, тогда у нас еще часа полтора есть. Как раз успеешь прибраться, переодеться, — кивнул папа на Стасову майку, — смазать живот йодом и все мне рассказать. Заодно решим, что будем говорить маме.
— А… разве не правду? — захлопал ресницами Стас.
— Правду тоже можно подать по-разному, — философски изрек папа. — Или стакан наполовину пуст, или он наполовину полон.
Пока Стас выметал из кухни сахарный песок, он лихорадочно соображал, что же сказать папе? Прикинуться дурачком, сказать, что он просто развлекался таким образом? Папа ни за что не поверит. Что-то придумать, соврать? Очень не хочется, да и что тут можно придумать? Причем такое, чтобы, опять же, поверил папа. Нереально. Так что же теперь, рассказывать правду? Подводить друзей? Не попытаться помочь Святославу?.. Впрочем, почему он решил, что, рассказав правду, он все испортит? Может, наоборот? Папа никогда не запрещал ему что-то делать, не объяснив, почему это делать не следует. И если рассказать все папе подробно и четко, он вполне может согласиться, что они с ребятами задумали хорошее дело. Ведь не поразвлекаться же и впрямь они решили!
Смазывать царапины йодом оказалось очень больно. И хоть к боли Стас за последнее время притерпелся, у него на глазах все же выступили слезы. И почему-то от этого решение рассказать обо всем папе лишь укрепилось. Папа — взрослый, папа — умный, а главное — папа справедливый. Он или даст дельный совет, или укажет на ошибки их плана. В любом случае, он им поможет, а не станет мешать.
И Стас все рассказал. Все-все, и про свои сны, и про единственную встречу с призраком, и про их с друзьями гипотезы, и про то, что они решили предпринять. Собственно, говорить о том, зачем ему вздумалось взвешивать кошку, уже и не пришлось.
Папа выслушал его молча. По его сосредоточенному, слегка нахмуренному лицу трудно было что-то понять. Кроме того, что он ему поверил. Иначе давно бы уже сказал что-нибудь едкое и колкое.
Но папа сказал вовсе нечто странное:
— Пойду, вынесу мусор.
Стас даже рот открыл от изумления. Выходит, он все-таки зря надеялся на папину помощь и тому на самом деле настолько безразлична эта история, что мусор ему показался важнее? У Стаса защипало в носу и запершило в горле. Он бы непременно разревелся, если бы папа не пояснил: