Космер: Тайная история
Шрифт:
– Весьма возможно, – сказала она. – А теперь сосредоточьтесь. – Шай приложила к его руке печать. – И скажите, почему вы с детства ненавидите рыбу.
День семьдесят шестой
«Мне уже пора, – думала Шай, пока клеймящий делал на ее руке ежеутренний надрез. – Сегодня. Сегодня я отсюда наконец-то удеру».
В другом рукаве ее сорочки была припрятана
Двумя днями ранее Шай заметила на одной такой бумаге следы воска. Несомненно, это было письмо. Значит, она ошибалась в этом человеке с самого начала.
– Ну и как, новости нынче добрые? – участливо спросила она, пока клеймящий смачивал печать в ее крови.
Его тонкие бледные губы растянулись в глумливой ухмылке.
– Из дома, – как ни в чем не бывало продолжила Шай. – У вас же переписка с женщиной из Джамара. Вы сегодня получили от нее ответ. Разве нет? Почта приходит по утрам. В дверь раздается стук, и вы…
«И ты сразу же просыпаешься, – мысленно добавила она, – и потому-то в такие дни приходишь сюда вовремя».
– Должно быть, вы очень по ней скучаете. И оттого каждый раз прихватываете письмо с собой, а не оставляете в комнате.
Клеймящий с силой схватил Шай за ворот сорочки и притянул к себе.
– Не смей говорить о ней, ведьма! – прошипел он в лицо. – Даже думать о ней не смей! И оставь при себе свои грязные трюки и магию!
Он оказался гораздо моложе, чем Шай полагала поначалу. С джамарцами вечно так: непонятно, стареют ли они вообще, поскольку волосы у всех от рождения белые, как и кожа.
«А мне бы следовало задуматься о его возрасте давным-давно, – упрекнула себя Шай. – Ведь он же еще совсем юнец».
Шай насупилась.
– И про трюки и магию говоришь мне ты? – процедила она. – Ты, держащий в руках измазанную в моей крови печать? Кто, если не ты, угрожал мне скелетами? А что могу я? Только старый стол отполировать!
– Я просто… Просто… А-а-а!.. – Беспомощно всплеснув руками, парень затопал к двери, поспешно обновил на ней печать и выскочил вон.
На лицах стражников, следивших за этой сценой, отражалась смесь беспечного веселья и неодобрения. Шай специально подбирала слова так, чтобы внушить охране: она совершенно безобидна, а вот ее собеседник, клеймящий, существо сугубо противоестественное. За эти три месяца стражники привыкла относиться к ней как к дружелюбной хлопотунье, увлеченной своим невинным ремеслом. Клеймящий же внушал страх: он макал в чужую кровь печать, чтобы использовать ее в каких-то таинственных ритуалах.
Охранники очень кстати отвернулись, и Шай решила, что пора обронить бумагу. Она медленно опускала правую руку. Еще чуть-чуть, и из рукава выпадет листок, что и послужит началом реализации плана. Побег наверняка удастся!
«Но подделывание еще не завершилось. Душа императора не создана!..»
Шай заколебалась. И это было ее ошибкой.
Дверь захлопнулась, и благоприятная возможность ускользнула.
Разом лишившись сил, она подошла к кровати и присела на краешек. Поддельное письмо так и осталось в рукаве.
Почему она засомневалась? Неужели у нее так слаб инстинкт самосохранения?
«Подождать
Шай говорила себе то же самое в течение последних нескольких дней, а может, даже не одну неделю. А ведь Фрава в любую минуту могла нанести удар. Та снова и снова приходила под разными предлогами, чтобы забрать записи. Несомненно, относила туда, где их тщательно изучали. А работа приближалась к рубежу, за которым другой поддельщик сможет разобраться в записях Шай и закончить начатое ею.
По крайней мере, он будет в это верить.
Чем дальше продвигался проект, тем четче Шай осознавала, насколько безумен он и сложен. Но в то же время ей все сильнее хотелось успешно завершить его, несмотря ни на что.
Она взяла книгу с записями о жизни императора. Нашла нужную страницу и принялась читать о годах юношества. И вдруг поймала себя на мысли о том, что вся ее работа не более чем притворство, скрывающее истинную цель – побег. И эта мысль причиняет ей щемящую боль. Сбеги она сейчас, и ему больше не жить!
«Ночи! – подумалось Шай. – Да ты привязалась к императору. Относишься к нему совсем как Гаотона».
Она не может испытывать такие чувства к Ашравану. Коли на то пошло, она ни разу с ним не встречалась. К тому же его все презирают.
Но раньше было по-другому. И если рассуждать беспристрастно, то он не заслужил презрения. Он куда сложнее, чем о нем думают. Как и любой человек. Шай способна его понять, способна увидеть в нем…
«Ночи!»
Она решительно встала и положила книгу на стол.
Через шесть часов отворилась дверь, Гаотона шагнул в комнату и замер в изумлении. Шай как раз приложила к противоположной от входа стене печать, а от печати во все стороны зазмеились зеленые, багряные, янтарные виноградные лозы.
Изображение на стене, словно обретя собственную жизнь, безудержно разрасталось, на ветвях распустились листья, и в образовавшихся гроздьях завязывались ягоды. Листья увеличивались в размерах, ягоды же, набравшись соков и света, стали упругими и спелыми. На стене проявлялись все новые и новые детали, к примеру, из-под вьющихся лоз выглянули шипы с капельками алмазной росы на острых кончиках. Возникнув будто из ниоткуда, по контурам изображения побежала сверкающая золотом окантовка, отчего фреска сразу же стала глубже, объемнее, и каждый дюйм ее наполнился иллюзией движения.
Гаотона трепетно вздохнул и стал рядом с Шай.
Вошел Зу, а двое охранников поспешно покинули комнату и закрыли за собой дверь.
Гаотона протянул руку и прикоснулся к стене, но краска, разумеется, оказалась сухой, поскольку стена полагала, что расписана была именно таким образом уже годы и годы назад. Гаотона, опустившись на колени, изучил два оттиска, поставленные Шай в противоположных углах фрески у самого пола. Каждый содержал в себе собственные инструкции относительно того, каким должно быть изображение. Третий же оттиск, поставленный выше, произвел трансформацию. В нем заключалась информация о том, когда и при каких обстоятельствах в прошлом создали эту фреску и какие предпосылки тому послужили.