Космическая одиссея Инессы Журавлевой
Шрифт:
— Дима, — искушающе прошептала я, приближаясь к уху. — Дима, Димочка… ДИМА!!! — гаркнула во всю мощь луженой глотки.
Он подскочил, как ужаленный в зад. Волосы дыбом, глаза офигевшие. Сидит, озирается, а я рядом сама невинность, только на довольной роже глумливый оскал.
— Доброе утро, любимый, приснилось что-то? — спросила я елейным голоском.
Дима глазками похлопал, головой помотал, затем кивнул и, наконец, пожал плечами.
— Ты кричала, — хриплым со сна голосом сказал Ардэн.
— Я? С чего бы? — фальшиво удивилась я. — У меня все шикарно. Мужик красивый в моей постели, каюта благоустроенная, не жизнь, а сказка… — и рявкнула, — в клетке!
И от души так ущипнула. Аж на душе легче стало.
— Ай! — вскрикнул Дима, дернувшись в сторону.
— А что такое, Димочка? — похлопала я глазками и за ним.
— Инусь, ты злишься? — удивился стервец.
— Нет, я так жизни радуюсь, — ядовито ответила я и снова ущипнула. И еще раз, и с вывертом, куда дотянулась. Кла-а-а-асс-с-с…
Дима вскрикнул и вскочил с кровати, нога его запуталась в покрывале и геройский командир «Гордости Аттарии» растянулся на полу. Я схватила подушку и прыгнула сверху. Перехватила орудие пыток покрепче и обрушила его на многомудрую башку рептилоида. На тебе, змеище, получай, мерзавец легаристый. И еще, и чтоб жизнь медом не казалась.
Дима таки вывернулся, стряхнув меня с себя, и помчался к душевой. Я вскочила на ноги и с криком:
— За Родину, за матушку Россию! — швырнула свой снаряд в спину аттарийца.
Кто бы мог подумать, но попала! Ардэн споткнулся и полетел на пол. Я рванула за ним. Упала сверху, придавливая всей своей дохленькой массой. Димины длани накрыли мой драгоценный зад, и на его губах появилась многозначительная ухмылка.
— Инну-уся, — задушевно так протянул он. — Попа-а-алась. — Он перевернулся, меняя расположение сил.
— Русские не сдаются, — гордо возвестила я. — Сима! Наших бьют!
И Система, гаркнув:
— Бей легара, спасай землян! — шарахнула командира разрядом в самый, что ни на есть, неприкрытый тыл. Обожаю Симу.
— Твою мать! — заревел раненым в то самое место бабуином Димасик. — Сима, спишу! Видит Вселенная, спишу и продам черным техникам!
— А че я? — Серафима материализовалась рядом и захлопала глазками. — Чуть что, сразу я! Разбирайтесь сами, — передернула она плечиками и исчезла, оставив меня на растерзание мстительному легару.
— Сима Морозова, — сузив глаза, обличила я ее.
— Инусь, я за тебя потом отомщу, — пообещала Система затихающим эхом.
— Значит, у меня есть время отомстить за себя, — решил «добряк» Дмитрий.
Мои руки, уже перехваченные за запястья, были заведены за голову, и Ардэн пустил в ход тяжелую артиллерию, атаковал мой рот, терзая поцелуем, от которого у меня ожидаемо снесло крышу. Черт, и почему я превращаюсь в пластилин в руках этих двух аттарийцев? Собрав раскисающие мозги, я рыпнулась последний раз и укусила Диму за губу.
— Все еще воюешь? — прищурился Дима.
Он подхватил меня на руки, и через мгновение я оказалась лежащей на кровати. Дима оперся на руки, нависая надо мной и рассматривая откровенным обжигающим взглядом. Я поперхнулась собственным вдохом, глядя в его изменяющиеся глаза. Омут расплавленного золота затягивал все глубже, лишая воли и желания сопротивляться. Позорная капитуляция была уже близко. Мой бунтарский дух и жажда справедливости печально вздохнули и выкинули белые флаги.
Он неспешно склонился ко мне, коснувшись лица кончиком носа, и это простое касание оказалось подобно электрическому разряду, заставившему кровь бежать быстрей, наполняя теплом возбуждения каждую клеточку моего ставшего вдруг безвольным тела. Дима что-то прошептал на том самом непонятном языке, и от этого шепота по телу побежали мурашки. А Дима продолжал шептать, скользя губами по моему лицу. Я закрыла глаза, растворяясь в этой простой, но невозможно чувственной ласке. Дыхание коснулось шеи, и шепот прозвучал над самым ухом. Дима прикусил мочку уха губами, и я громко застонала, выгибаясь всем телом. От неожиданности я распахнула глаза и впилась в Ардэне ошалелым взглядом.
— Моя радость, — сказал он, улыбаясь, и снова коснулся губами шеи, — моя ценность. — Дима снова приподнялся на руках и заглянул мне в глаза. — Моя сумасшедшая единственная.
— Сам дурак, — выдохнула я, зачарованно глядя ему в глаза. — Любимый.
— Инна, — с какой-то болезненностью простонал Дима, и наши губы снова встретились.
Я задохнулась от новой волны все сильней разгоравшегося желания. Ладони легли на гладкую мужскую спину, заскользили по ней, вырисовывая хаотичные линии. Мне хотелось слиться с ними воедино, и одежда вдруг стала тесной, превращаясь в тяжелые оковы, и я беспокойно заерзала. Дима оторвался от меня. Его взгляд блуждал по моему лицу, все время останавливаясь на губах, с которых срывалось рваное дыхание. Этот взгляд был подобен самой изощренной пытке. Он доводил меня до исступления, и, не выдержав, я рывком опрокинула Диму на спину. Сама ухватилась за футболку, срывая ее с себя. Но не успела я до конца снять ее, когда Дима резко сел, втискивая меня в свое тело. Его лицо уткнулась в мою грудь, срывая с губ новый стон, и я снова толкнула его на постель. Стянув с себя шорты, я оседлала Ардэна и впилась жадным взглядом в его тело.
— Ой, мамочки, — всхлипнула я, склоняясь над ним.
Мои губы чертили рисунок на смуглой коже, оставляя за собой влажную дорожку, где я касалась тела языком. Я поймала губами бисеринку коричневатого мужского соска, прошлась по ней языком, с восторгом слушая хрипловатый стон, сорвавшийся с губ Ардэна. Его пальцы зарылись мне в волосы, лохматя и спутывая их. А я продолжала целовать его, спускаясь все ниже. Когда добралась до рельефного живота, Дима вздрогнул, и эта дрожь отдалась во мне яркой вспышкой вожделения. Я застонала, прижимаясь лицом к горячему упругому телу, послушному моим ласкам.
— Инночка, Инна… — жарко шептал Дима, когда я продолжила свое путешествие по его телу.
Напряженная до предела мужская плоть дернулась мне навстречу, словно приветствуя и торопя прикоснуться к ней. Я приподнялась, бросила взгляд на лицо моего мужчины и улыбнулась. Грудь Димы тяжело вздымалась, глаза затянуло поволокой желания, с приоткрытых губ срывалось хриплое дыхание. Как же он был великолепен в этой необузданной страсти! Не знаю, кто кого из нас наказывал, но ласки превратились в обоюдную пытку, и мне до безумия не хотелось ее заканчивать.