Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Нет. Я терпеть не мог твой дом.
– Где же ты жил?
– Ты удивишься. В том самом небоскрёбе, в той самой квартире, которую ты некогда подарил Веге Капустиной. Как ты исчез, так квартиру потом передали на имущественный баланс ГРОЗ. Я её и присвоил себе. Я же и кабинетом твоим завладел. Только девушек в отсеке отдыха я никогда не соблазнял, в отличие от тебя. А Ксении я ни о чём не говорил. Чтобы не дёргала за душу. Даже нарочно ещё один домик – этакий колобок декоративный соорудил, чтобы она думала, что я там иногда живу. Она тоже им пользовалась вместе с детьми. А уж если нет меня в моём колобке-теремке, то я где-то путешествую по делам своим нескончаемым. Она знала, что я ей верен. Поэтому была спокойна, в общем-то. Хотя и капризничала, даже
– Выходит, сам ты избавиться от своего кристалла тоже не можешь?
– Не могу. Он и не мой. Он, если захочет, сам растает. А не захочет, так…
Кук долго ожидал его пояснений, но их не было. – Похоже на бред. Но мне ли не знать, что реальность бывает почище всякого бреда. Ты сам не хочешь расставаться со своим этим, как ты его называешь, кристаллом, в котором обитает в подобии анабиоза, или как спящая спора, некая сущность. Хотя похоже на то, что она остаточная. Правильно, я понял?
– Может, и не хочу. А как ты меня заставишь? Украсть не сможешь, отнять – тоже нет. Уничтожить его нельзя. Даже если запулишь за пределы атмосферы, он вернётся по траектории, ни тебе, ни мне неизвестной.
– Нет такой структуры, чтобы была неуничтожима в принципе.
– Ты легко его уничтожишь. Но он восстановится, используя меня как свой ресурс для восстановления. А вот если ты уничтожишь меня, то тогда не знаю, что будет. Исчезнет он, или наоборот меня реплицирует? Та форма жизни, разумной, подчёркиваю это, хотя и нечеловеческой, она пространственно разнесена. Она вообще не подвластна ни нашей логике, ни науке. Она незримым крючком или щупальцем зацепилась за меня, возможно, что и внедрилась в геном. Я не знаю. Она может и десятилетиями ничем себя не проявлять, а может и заявить о себе как угодно, когда угодно. Последний раз оно заявило о своём присутствии, когда транслировало некий мираж на том самом озере, где утонул Рахманов Арсений. Но мираж -слово весьма приблизительное для подобного феномена. Миражи не вступают в контакт с человеком.
– Получается, что ты бессмертен, хотя и относительно?
– Понятия не имею. Я подобных экспериментов над собою не проводил, Кук. Может, попробуешь?
– К чему бы мне уничтожать своего единственного соратника и друга? Человека, которому я верю, поскольку вижу тебя насквозь. И всегда видел насквозь. С юности твоей прыткой. Ты мне за сына, можно сказать. Старшего сына. Ну, а как оружие он может быть использован? Для необходимой самообороны?
– Думаю, да. Тон-Ат, да и Хагор такой вот игрушечкой направленным воздействием легко ломали шейные позвонки своим врагам. Я не пробовал.
– А – ха-ха-ха! – опять вздохнул и шумно выдохнул Кук. – Как быть с Ландышем?
– Никак. Пусть радуется, если её такая любовь радует. Она же и понятия не имеет, во что сама она преображается. Она уверена, что я её люблю. Я не буду её разочаровывать. И ты не скажешь, я надеюсь. Да и как тут скажешь? Не будем погружать её полудетское сознание в сумасшедший дом. Пусть она будет моей женой. А там видно будет, что и как. Вдруг она сама меня разлюбит? Я с твоей дочерью, Кук, жил много лет, не любя её давно. И ничего. Не обижалась, кажется. Да и я старался её не обижать. Не то что прежде, когда любил как ненормальный и постоянно обижал.
– Любил ты! Кому врёшь-то? Женился на той дурочке Ларисе, чуть в психушку и ту, и другую не устроил. Вот какова твоя любовь…
– А твоя, Кук? Ты забыл, как ты, «человек будущего», «хрустальный Череп Судьбы» насиловал девушек в своём отсеке отдыха? Как потом отнимал у них детей?
– Стоп, стоп! Так мы и поссоримся, пожалуй. К чему бы это нам, а Радослав? Я, может, потому и мечтал заполучить сюда земных людей, что давно уж сомневался в собственном здравомыслии. Я даже сынов своих сюда сманил. Видел, каковы они? «Все равны как на подбор, с ними дядька…», то есть лысый папка Череп Судьбы. Чего мне стоило их собрать у себя, выискивая их в разных уголках Земли, а порой и в космических
– У тебя так и не родилось ни одной дочери после Ксении?
– Нет. Ни одной девочки у меня так и не появилось. Хотел вот с Ландышем развести у себя цветник, да видно не получится уже. А Ландыш я и после тебя принял бы к себе.
– Ты же говорил, что она тебе без надобности.
– Да и ты много чего говорил. Не полюбит она меня никогда. Да и ты… Ей молодой и страстный парень нужен. Для счастья и для потомства.
– Она на мой темперамент не жалуется пока.
– Ого-огонь! Взвился-то! То ледник у него в штанах, то хватает воздух руками, будто она тут рядом, и её вырывают у него из рук.
На самом же деле Радослав нервически взбивал свои волосы на голове, а вовсе не махал руками, как изобразил Кук. Привычка возникла на Земле после возвращения из миров, где он стриг волосы под корень, так и оставшаяся по сию пору. Он невольно проверял, наличествуют ли волосы на голове или их опять нет, как не было на Паралее в течение двадцати лет, как не было и на спутнике почти десять лет жизни там. Кук вгляделся в его волосы.
– Ты седеешь, Радослав. А омолаживающих технологий тут нет. Я не сразу заметил из-за того, что у тебя светлые волосы. Скоро будешь как сивый мерин. Ни молодости, ни любви к женщинам, одна маета каждодневная. А Ландыш-то только – только вошла в своё цветение. А -ха-ха-ха! – он выдохнул как всегда с присказкой.
– Кук, когда ты отрегулируешь искусственную атмосферу?
– Она уже отключена. Осталось только кондиционирование. Тут земная атмосфера, земной состав воздуха. Мы дома.
Ночью Ландыш пришла к нему. Лёгонькая, тихая она легла рядом и сказала, – Радослав, давай сегодня просто спать. Я отчего-то устала.
– Давай, – согласился он, с внутренним сжатием ожидая проявления в Ландыш облика другой женщины. Не желая и ожидая. Но ничего не происходило. Ландыш мирно посапывала, прижавшись к его боку. Кольцо она сняла. Оно лежало на столике рядом с постелью. Не подавало ни малейшего признака своего наличия, не мерцало, не светилось и ничего не освещало вокруг. Словно его и не было. Только крошечный светильник, спрятанный под панелью потолка, давал освещение подобное безлунной ночи, очерчивая контуры предметов и не давая сгуститься полнейшему мраку, как бывает в полностью замкнутой кубатуре. Вообще-то здесь комнаты не имели формы куба или параллелепипеда. Одна стена закруглялась, так что комната отдыха была похожа на разрезанный пополам сфероид.
– Радослав, – внезапно очнулась Ландыш, – ты любишь меня?
– Лю-лю, – ответил он.
– Не лю-лю, а любишь? Ты ценишь то, что ты немолодой, а обладаешь мною, юной и доставшейся тебе девственной?
– Конечно, ценю. Ландыш, тебе очень не хватало отца? И ты хочешь, чтобы я им был?
– Да. Мне не хватало отца. Представь жизнь, где в одной части сплошной праздник любви, в другой части – дети, живущие в подобии инкубатора. Девочки отдельно, мальчики отдельно. Разная система воспитания. Отцов никто не знает. Матерей видят редко. После взросления все юноши планету покидают. Куда, зачем? Об этом только общие слова. В другие инопланетные колонии, где их обучают нужным профессиям. Бывало и такое, что иные возвращались, окончательно повзрослевшие огрубевшие, только затем, чтобы забрать с собою ту или иную девушку. Мне ещё повезло. Мама со мною почти не расставалась. Красивый, безмятежный, без проблемный, всегда одинаковый мир. Сияющий океан, цветущие острова, с лиловыми, розовеющими, ярко-синими вкраплениями в зеленой облачности. Инкубатор счастья. Скука страшная. Одни девушки, женщины вокруг. И отдыхающие редкие мужчины, временно потерявшие ум от их изобилия. Те, кто живут там постоянно, семьями, селятся на отдельных островах. Но при желании всегда могут покинуть планету. Там никого и не держат. Условие одно. Детей оставлять царице нашего мира. Моей матери. Исключая уже взрослых, понятно.