Космофауна. Зверь беглеца

Егоров

Что чувствует человек во время погони? Страх? Смятение? Или, может, азарт? В последнем сне, который Егоров видел перед погоней, он снова сражался – на этот раз на огромном судне в высокой закрытой галерее, бок о бок со странными парнями. Разной национальности и возраста, они походили, скорее, на гражданских или на ополченцев, но послушно выполняли его приказы. Противники – странные бойцы в переливающихся десантных костюмах незнакомой державы – выскакивали по одиночке или парами из пробитых дыр в дне корпуса. Одни с длинными руками и огромными пушками, сбивающими с ног, другие – мелкого роста, быстрые, неуловимые, с оружием ближнего боя, которых едва успевали снимать бойцы его отряда. Нападавших сопровождали мелкие боевые дроны, один из которых, наконец, достиг Леонида и выстрелил в упор, заставив проснуться.

Егоров за всю свою жизнь сражался редко и это было давно, но знал, что подобные сюжеты снятся не к добру.

«Академик Гамаюнов» плыл в глубине подпространства в системах на стыке границ Уральского Союза Планет, Суздальской Империи и Великой Бессарабии. Отставной гардемарин был одним из тех оседлых столичных офицеров мирного периода, что за время службы выбирались за Суздальское астероидное кольцо считанные разы. Открытый космос вдали от больших городов казался ему враждебным и опасным. А на счету тем временем оставалось всего двадцать девять тысяч союзных кредитов.

Определённые предположения у Леонида имелись, но, по большому счёту, в подобных далях преследовать его мог кто угодно – от корсарского отряда из Внешней Монголии до комиссаров Свободного Челябинска, присваивающих любую частную собственность соседских держав на нужды Партии. От мятежного генерала с Дальнего Востока до коррумпированного барона из Бессарабии. В то, что его могут преследовать официалы из уральских или суздальских, или, тем более, из Инспекции Московского Протокола, он не верил – перед всеми ними Егоров был чист.

Ну, или почти чист.

Яхта оставила позади тускло светящийся бордовым исполинский столб, каким кажется из глубины подпространства красный гигант планеты деревенского типа Таганай, и мчалась теперь к другому такому же столбу. Соседняя с Таганаем звезда, принадлежавшая Уральскому Союзу Планет, была коричневым карликом и не имела обитаемой планеты. Но там, если верить картам, крутилась логистическая станция и опорная база Инспекции Протокола. Егоров надеялся, что присутствие дальней эскадрильи галактических стражей усмирит пыл его преследователей.

Паруса яхты, превратившиеся в эфирные ласты, толкали судёнышко через подпространственный эфир со скоростью сорок астрономических единиц в секунду. Яхты вроде «Гамаюнова» плавают вдвое медленнее обычных судов. Гелиображник, возница Леонида, не в состоянии надолго и слишком глубоко нырять, и по своей природе он мог быть заметен даже в подпространстве. Зато промежутки между всплытием и погружением получалось делать намного меньше, чем у обычных кораблей, с гипототемами – сферическими конями.

Бывшему флотскому гардемарину, а ныне безработному поэту оставалось надеяться исключительно на смекалку и удачу. Потому, чтобы не быть засечённым нейтринными локаторами, если таковые у преследователя имеются, Егоров направлял яхту от одного космического тела к другому. От камешка к камешку, от планеты к планете. Он прятался за столбами их четырёхмерных оснований, как прячется от хищного ястреба в лесу за стволами вековых сосен певчая птица.

После нырка в подпространство мотыль сперва прыгнул к первому газовому гиганту системы Таганая, затем повернул ко второму и сделал виток, останавливаясь у пары астероидов. После этого по логике следовало метнуться к ледяной планете, замыкающей основную планетарную систему, но она была слишком далеко от траектории, и Егоров решил выйти из плоскости системы, развернув все столбы в иллюминаторах на тридцать градусов. Он увернулся от небольшого табуна гипототемов и направив судно к ближайшей из комет, летящей от таганайского солнца к сферическому облаку своих собратьев у границ системы.

Чёрте что творится, злился Егоров. Отправился на заработки на окраину, а больше потерял, чем заработал. Ещё и охотится кто-то за ним. Провиант на исходе. Мотыль к тому времени тоже не ел уже больше десяти часов, и Егоров решил, что за преданность хозяину космозверя обязательно следует похвалить – например, накормить самым дорогим планктоном, что удастся купить в здешнем захолустье. Если, конечно, им удастся оторваться от погони и сесть кому-нибудь дружелюбному «на хвост», и если космические мотыли в принципе способны понимать похвалу. В таких вопросах могли разобраться только космобиологи вроде академика Гамаюнова, в честь которого и называлась яхта.

Комета по сравнению с планетами и звёздами казалась в подпространстве настолько тоненькой ниточкой, что Егоров удивлялся, как гелиображникам и другим космическим зверям удаётся находить такие тела, не говоря уже о своих собратьях. Но зверь понял хозяина с полуслова, вернее, с полу-мысли. Не стоило бояться столкновения с противником в подпространстве – лишь безумец, выследивший противника в четвёртом измерении, задумает напасть на него или попытается пришвартоваться. История не знала ни одного выжившего при таких манёврах, и подобные столкновения не оставляли после себя ничего, кроме потоков нейтрино, всплывающих через эфир на поверхность мира. Опасаться стоило нейтринных локаторов и момента всплытия, но Егоров всё же потянул за вожжи. Датчик приказал мотылю всплывать.

– Давай, парень! – Леонид подкрепил намерение словесно – больше для себя, чем для зверя.

Столбы света превратились сначала в заострённые конусы, а затем в вытянутые и искажённые, похожие на яйца шарики. Наконец, плёнка вокруг трёхмерного кокона-пузырька с ослепительной вспышкой лопнула. Егорову пришлось отвернуться от экранов и прищуриться – на «Академике Гамаюнове» не предусматривалось нормальной защиты от излучения при всплытиях. Чтобы летать на гелиояхтах, приходилось прищуриваться, колоть био-восстановитель и периодически подлатывать себя в биокапсулах.