Космонавты. Записки руководителя группы
Шрифт:
— Надо ли это?
— Ничего, подпиши, — подчеркнуто решительным тоном посоветовал я. — И вообще привыкай, Юра. После полета тебе предстоит сделать по меньшей мере миллион автографов. Пусть это будут первые.
Гагарин снова заулыбался и сделал пару автографов: на книге одного техника и на фотографии сына — другого. Тогда еще не существовало ни одной открытки первого космонавта мира Ю. А. Гагарина.
Верю в тебя
Церемония поцелуев, объятий и добрых пожеланий в дорогу состоялась перед выездом из монтажного корпуса. Вначале
— Верю в тебя, Юра, Верю в успех твоего полета. Давай обнимемся, старина.
При слове «старина» он засмеялся и подался ко мне навстречу. После мужского объятия, и поцелуя, я не сразу почувствовал, что лоб мой украшала царапина и шишка — результат встречи с космическим шлемом и его замками.
После прибытия на старт и короткой церемонии вместе с космонавтами мы перебрались в район радиостанции — там слышны были все радиопереговоры с Гагариным. Одним из тех, кто со старта держал связь с Юрием был наш космонавт — Павел Романович. Стоя у динамика, мы буквально превратились во внимание. Каждое слово Гагарина воспринималось совершенно особо. Космонавты ценили каждую искорку юмора. Они воздавали дань выдержке и хладнокровию своего друга в такие напряженные минуты. По голосу слышим — у микрофона Главный конструктор. Он говорит Гагарину:
— Все идет хорошо. Не беспокойтесь. Как себя чувствуете?
— Я не беспокоюсь, чувствую себя отлично, как вы себя чувствуете? — весело отвечает Юрий. — Передайте врачам: пульс у меня нормальный.
Космонавты захлопали в ладоши. Они гордились тем, что там, в корабле «Восток-1», находится и так замечательно ведет себя их товарищ.
На всю жизнь останется в памяти старт «Востока-1». Звездолет вначале медленно, затем все скорее и скорее поднимался и взмывал в небо, унося с собой человека. Что происходило на земле! Все мы от возбуждения что-то кричали, обнимались. Почти у всех на глазах набежали слезы радости. Но никто этого не стыдился. Да разве можно рассказать об этом словами!
Свершилось грандиозное историческое событие. Ракета уже скрылась из виду, а люди стояли и смотрели в небо. На миг у всех появилась какая-то растерянность.
Никто не знал, что теперь делать, куда идти? Все еще чего-то ждали.
Через несколько минут за нами пришел автобус. Космонавты первыми обрели спокойствие: всем хотелось действовать. Я задержался у машины. Слышу по радио разносится знакомый голос диктора Левитана: «Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника „Восток“ является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич». Словно ток высочайшей радости прошел через мое сердце. В полете Юра стал майором. Оглянулся: с кем поделиться новостью? Рядом со мной стоял Григорий. Он слышал снова диктора. В его глазах блеснули искренние росинки радости. Мы обнялись, дружески пожали друг другу руки. Гриша сказал мне:
— Я рад за Юру, — и гордо добавил: — Вот мы какие, Евгений Анатольевич, — все можем, и в космос тоже можем.
В такие минуты человек виден весь. При этом говорит в нем все лучшее. Я видел, что Григорий
А отовсюду уже неслись крики:
— Ура, Гагарин!
Он научился творить
Главный конструктор как-то спросил у космонавтов, научились ли они учиться?
Космонавты замешкались с ответом. Никто как-то раньше не думал: умеет ли он учиться? Учились в школе, в авиационном училище… Одни лучше, другие хуже, по-всякому. И здесь, на новом месте, они старательно учатся. Но умеют ли они это делать — пусть скажут другие… Видимо, академик имел в виду что-то другое… какую-то другую особенную учебу… Но какую?
Видя, что космонавты затрудняются что-либо ответить, он сам пришел им на помощь:
— Что значит: научиться учиться? Я не сомневаюсь, что все вы отлично освоите корабль. Ну, а ведь дальше что? Не получится ли у некоторых так, как в свое время получилось со мной? Я закончил институт. После сдачи дипломного проекта пришел домой и, облегченно вздохнув, сказал матери: «Мама, теперь все эти книги, чертежные столы, линейки можно забросить. Я — инженер». И забросил на время. Но очень скоро понял… настоящая учеба-то только начинается. Только на новом, я бы сказал, более разумном уровне. Теперь я знал, что мне нужно, чего я хочу и где можно подчерпнуть необходимое. Творческая жизнь и работа — это цепь сплошной учебы, сплошных экзаменов. Если человек чему-то и научился, так это главным образом для того, чтобы легче, быстрее он сумел проникнуть еще глубже в содержание того, чем он занимается. Постоянно учась, человек может творить. Понятно ли вам, к чему я клоню?
— Понятно, — хором ответили космонавты.
— Вот только последнее нас смущает, — отозвался Герман Титов. — Научимся ли мы творить? Это ведь самое главное?
— Не боги горшки обжигают, — ободряюще взглянув на него, ответил Главный конструктор. — Я знаю, как вы, Герман Степанович, сдавали экзамены по технике. Сложные вопросы трактовали оригинально, по-своему. Даже, помнится, поспорили с нашим конструктором. Было такое?
— Было. Но ведь это только экзамены.
— А теперь переходите к более сложному. Не переставайте работать, думайте о том, как совершенствовать наши корабли, — посоветовал Главный конструктор.
Вместе со всеми космонавтами, изучая корабль, Герман Титов засыпал инженеров, конструкторов вопросами. Его всегда интересовали не только общие принципы устройства, конструкции, но и детали. У него то и дело возникали десятки «почему». Почему, скажем, одна часть пульта управления чрезмерно насыщена тумблерами, кнопками, рукоятками, а другая — просторная? Почему приборная доска окрашена и установлена так, что словесные обозначения, сделанные на ней, недостаточно видны?.. Титов помнил совет Главного конструктора: смелее высказывать свои суждения, предлагать — ведь большинство того, что делалось на корабле, делалось впервые. Однажды он насторожил конструкторов тем, что высказал сразу целый ряд рационализаторских предложений. Вначале к Герману отнеслись недоверчиво. Но вскоре обнаружилось, что советы дельные, и ему сказали: