Космопорт, 2014 № 01 (2)
Шрифт:
— Сеньору известно, сколько стоит картина такой величины?
— Да, я узнавал. Это дорого, но деньги у меня есть.
— И каков должен быть сюжет картины?
— Сюжет?.. Ну, чтобы всё было нарисовано понятно. И ещё я хочу, чтобы вы нарисовали там меня, если можно.
— Можно, — ответил Диего, отметив про себя, что заказчик слова «сюжет» не знает. — Смотрите: это «Поклонение волхвов», а вот позади царя Мельхиора стоит заказчик картины.
Старик вгляделся в лицо рыцаря, стоящего за плечом одного из царей, и удивлённо воскликнул:
— Это же граф Мендоза! Мне не раз доводилось видеть его светлость: здесь он как живой!
— В том и состоит искусство живописца. Можете взглянуть: здесь изображено снятие с креста. Граф Мендоза, коленопреклонённый стоит рядом с богоматерью.
— Удивительно! Получается, что, благодаря вашему искусству, его светлость присутствовал при величайших событиях человеческой истории!
— В духовном плане, исключительно в духовном плане.
— Я вот что хотел спросить: а эти люди — волхвы, и мадонна, и святой Иосиф… — их вы как рисуете?
— Выбираю натурщиков, которые подходят к замыслу, и пишу их.
— А не могли бы вы также написать меня? Меня зовут Иосиф, и случилось так, что я всю жизнь проработал плотником. И когда я слышу об Иосифе Плотнике, я каждый раз вздрагиваю. Этот человек мне больше, чем родной. Не могли бы вы написать святого Иосифа с меня?
Диего покивал головой, заново, с прищуром разглядывая лицо собеседника. Хорошее лицо: борода, густо побитая сединой, лысина в обрамлении остатков волос, пристальный взгляд умных глаз, морщины, свидетельствующие не о пороках, а о прожитых годах. Как ни поверни, получается апостол Пётр, хотя при желании можно изобразить и Иосифа.
Значит, святое семейство. Перед внутренним взором немедленно возникла фигура мадонны с младенцем на руках. Спасителю должно быть около года. Он стоит, обернувшись вполоборота, и тянется ручонкой к седой бороде Иосифа. А у того в глазах лукавство пополам с восторгом. По всему видать, Иосиф-настоящий — добрый человек и не станет возражать, если к его бороде потянется не божественный младенец, а обычный ниньо.
И всё же, некоторые сомнения остаются.
— Обычно Иосифа изображают человеком пожилым, но не в столь преклонных годах, как ваши…
— Но время идёт для всех, и библейский Иосиф тоже старился. Приходский священник рассказывал, что Иисус, прежде чем начать проповедь, работал в мастерской своего земного отца. Я хочу, чтобы картина была такой: Спаситель, совсем молодой, но уже и не младенец, лет двенадцати или пятнадцати, как вам покажется удобным, занят обычной плотницкой работой. А где-то в глубине мастерской трудится старик-отец. Ведь он должен состариться за эти двенадцать лет. Не надо никаких разверзшихся небес, Фаворского света и трубящих ангелов. Ангелам не интересно глядеть на плотницкую работу. Но мне кажется, что именно этот человеческий труд был первым шагом к труду божественному.
По всему видать, старый плотник много размышлял над волнующей его темой. Из таких происходят самые упорные еретики. Хорошо, что у этого мысли сосредоточились на картине.
Тонким углём на листе картона Диего набрасывал лицо плотника. Даже если заказа не будет, эскиз не пропадёт. Такому лицу отыщется место на любом полотне. Жаль, что ничего плотницкого в лице Иосифа нет, как и в лицах его библейского двойника, глядящих с тысячи картин. Какие изображения святого семейства ни возьми, всюду видим только богатые одежды и умиление во взоре. Плотника не разглядеть при всём желании.
Ну и задачку задал живописцу неожиданный посетитель!
Некоторое время Иосиф с удивлением смотрел на художника, потом удовлетворённо хмыкнул:
— Что вас обрадовало? — спросил Диего.
— Я понял, что вы делаете. Я ведь тоже, когда попадается сложный заказ, не принимаюсь рубить набело, а сначала примеряюсь так и этак. Но только после того, как получен задаток. Я завтра занесу вам деньги. Мне правильно сказали, что картина будет стоить тысячу реалов?
— Картины стоят по-разному. Случается, что и тысячи эскудо мало. Но наша картина ещё не написана, поэтому пусть будет тысяча реалов.
— Деньги я принесу завтра с утра.
— Сделаем иначе. Мне будет нужно делать наброски с плотницкой мастерской, и, полагаю, всего лучше подойдёт ваша мастерская. Надеюсь, я не слишком помешаю вам, если приду туда завтра с этюдником.
Мастерская Иосифа находилась за городскими стенами, неподалёку от Ворот Солнца. В дом можно было попасть, только пройдя под навесом, где стоял верстак, высокие козлы для продольной пилы, ещё какие-то станки, предназначения которых Диего не знал.
Солнце заглядывало под навес только вечером, и сейчас мастерская напоминала задник сцены, с эффектной игрой светотени, столь милой сердцу художника.
Иосиф, предупреждённый кем-то из соседей, поспешно вышел навстречу.
— Маэстро, прошу в дом…
— Погодите. Пока солнце в нужном положении, следует работать. Станьте сюда и делайте что-нибудь… хочу поглядеть, как это выглядит в натуре.
Иосиф отошёл вглубь мастерской, где у стены были сложены небольшие брёвнышки, отдельно тополевые, отдельно — дорогие, кипарисовые. Выбрал подходящее для какой-то его задумки, принялся затёсывать одну сторону. Топор негромко тюкал, щепки ровные, одна в одну, падали на землю. Казалось, работа делается сама по себе, а мастер лишь следит, чтобы всё было стройно.
Диего рисовал, торопясь поймать мгновение. Тонкий виноградный уголь с лёгким скрипом скользил по картону. Постаревший святой Иосиф как живой возникал в полутьме мастерской. И когда солнце, передвинувшись, заглянуло под навес, Диего едва зубами не скрипнул. Но что делать, он не Зевс и не Иисус Навин, солнечный диск ему не подвластен.
Домой Диего возвращался далеко за полдень. Сумка, которую он нёс, приятно тяготила руку. Тысяча серебряных реалов — изрядный вес, такой в кошель не сложишь и к поясу не привесишь.