Кость от костей
Шрифт:
– Но в таком большом звере много мяса, – задумчиво продолжал муж. – На этом мясе можно всю зиму провести.
«Если сможешь его убить и остаться в живых», – подумала Мэтти.
Уильям покосился на нее, и уже не впервые она заподозрила, что он слышит ее мысли.
– Сомневаешься, что мне по силам его убить? – спросил он, и в его глазах-льдинках блеснуло что-то, что можно было бы назвать искрами смеха, если бы это был не Уильям, а кто-то другой. – Что ж, в этот раз ты, возможно,
Он указал на винтовку, с которой охотился на оленей.
– Но может, зверь ушел, как ты говорил, – осторожно заметила Мэтти. – Спустился к подножью горы.
Муж взглянул на нее и снова повернулся к отпечаткам когтей.
– Надеюсь, так оно и есть. Но если медведь еще здесь, не стоит тебе бродить по лесу одной. Не отходи от меня.
Он продрался сквозь сломанный кустарник, ожидая, что Мэтти пойдет следом. Та и пошла, аккуратно приподняв юбки, чтобы те не зацепились за сломанные ветки.
Уильям шагал вперед, не замедляясь, и Мэтти поспешила за ним.
– Вот, смотри. – Он указал на еще один след на снегу. – Не медведь, а какое-то чудище лесное. Оно что, ходит только на задних лапах?
Мэтти не ответила. Знала, что отвечать не надо.
Они долго шли по следу. И с каждым шагом Мэтти все сильнее волновалась. Ей нельзя было спускаться с горы, она ходила лишь вокруг хижины и туда, куда разрешал Уильям. И даже это он позволил ей не сразу; сначала ей вообще никуда нельзя было ходить без него, даже в туалет.
Лес везде выглядел одинаково, но Мэтти все же чувствовала, что очутилась в новом, запретном месте.
Через некоторое время она снова замечталась, как часто с ней бывало; ей послышалась мелодия песни из сна, но она не могла разобрать слова. Если бы она знала слова, то вспомнила бы весь сон целиком: одна его часть всегда оставалась в тумане и была недосягаемой.
Вдруг Уильям остановился; к счастью, Мэтти вовремя это заметила и очнулась от грез, прежде чем в него врезаться.
– И куда он делся? – спросил мужчина. – Здесь следы обрываются.
Они стояли на небольшой поляне, словно хороводом фей окруженной высокими соснами.
(Но откуда я знаю, как выглядит хоровод фей? Но нет же, знаю; это Хезер сказала, сидя на корточках в траве и показывая на грибы, – смотри, здесь феи водят хоровод, сказала она.)
Уильям ненадолго замер, оглядываясь по сторонам, но на поляне лежал чистый снег – и никаких больше следов.
– Не понимаю. Он улетел?
– Может, мы не туда пошли, – неуверенно произнесла Мэтти.
– На краю этой поляны есть след, и он ведет сюда, – сказал Уильям. – Я не дурак, Мэтти, в отличие от тебя.
– Да, – пробормотала она.
Сердце ее забилось быстрее; муж всегда поправлял ее, когда она ошибалась, иначе быть не могло.
Но в тот момент Уильяма гораздо больше интересовала загадка необычного медведя. Он продолжил осматривать местность, чтобы ничего не упустить.
Мэтти попятилась и ушла с поляны, наступая на свои следы. Дошла до последнего медвежьего отпечатка. Это был отпечаток задней лапы; как странно, что они не увидели ни одного следа от передней. Зверь явно вел себя не так, как все медведи, которых видела Мэтти.
Она осмотрела деревья, окружавшие поляну.
– Смотри! – сказала Мэтти и указала на царапины высоко на стволе одного из деревьев.
Уильям подошел, встал рядом, взглянул туда, куда показывала жена. Они вгляделись вверх, в густую завесу сосновых игл. Мэтти отчасти ожидала увидеть на верхней ветке спящего медведя, но его, разумеется, там не оказалось. Что за глупая мысль! Медведь, оставляющий такие огромные следы, слишком тяжел, чтобы спать на ветке.
Уильям проверял соседние деревья, искал следы зверя.
– Ничего нет, – сказал он и, кажется, принял решение. – Ладно, хватит заниматься ерундой. У нас полно работы.
Значит, он решил, что Мэтти зря потратила его время, рассказав о лисе, и случись ей сегодня ошибиться еще хоть раз, выполняя обязанности по дому, она поплатится.
Мэтти вспомнила свою корзинку с шитьем и одежду Уильяма, которую надо было заштопать, и сердце сжалось от легкой тревоги. Шитье давалось ей непросто. Стежки получались аккуратными, но она долго возилась. Уильям винил в этом ее мать, которая, по его словам, так и не научила дочь всему, что должна уметь нормальная женщина, и теперь учить приходилось ему.
Когда они только поженились, Уильям подарил ей старые книги с выкройками. Края страниц пожелтели и обтрепались. Тщательно следуя инструкциям, Мэтти постепенно научилась шить и штопать. Долгими вечерами она сидела, сгорбившись над отрезами ткани; кончики пальцев саднили и кровоточили, а Уильям наблюдал за ней в неровном свете свечи.
Муж всегда наблюдал, даже когда ей казалось, что он не смотрит.
Они направились обратно к хижине, ступая по своим следам. Уильям ссутулился, и Мэтти поняла, что он сердится. Он не смог разгадать тайну следов и теперь думал о том, сколько времени они потратили на это бестолковое занятие.
«И все из-за меня, – расстроенно подумала Мэтти. – Может, зря я ему про лису сказала. Но если бы не сказала, он упрекнул бы меня в том, что я слишком долго проверяла капканы».
Что бы Мэтти ни сказала, всегда выходило не то. Всегда. Оставалось лишь грызть себя, как беспокойный маленький бурундук.
Вдруг странное рычание сотрясло тишину.
Не рев медведя, не рык пумы и не крик орла, а наводящее ужас сочетание всех трех этих звуков, к которым примешивался еще один, почти – но не совсем – человеческий.