Костёр чужих желаний
Шрифт:
Не смотря на душащий кашель, говорила золоторожка быстро. Припекло видимо.
— А ты, конечно, никому не отказала, — хмыкнул Шай и длинно, совсем не по-лордски сплюнул сквозь зубы. — Безотказная ты наша.
— Пойдём, — процедил Дан. — Время.
— Дан, ты не понимаешь… Я не могла ничего сделать! — Адаша уцепилась за его штанину, как утопающий за ветку. — Как отказать? Она же… А я… Я не могла!
— Убери руку, — стылым голосом посоветовал хаш-эд. — И не попадайся мне на глаза.
В этот момент Арху дёрнуло, словно за шиворот, и мгновенно затянуло в чёрный водоворот.
Глава
Дети мои, если вы боитесь потерять что-то — потеряйте.
И больше не бойтесь.
Арха ударилась в собственное тело с разгона, как будто плашмя грудью в стену влетела. Даже дыхание перехватило. Зрение сузилось, словно она в тоннель смотрела. И на другом его конце высилась каменная трибуна посреди громадной квадратной площади. А на этом постаменте — сложенные срубом бревна и вязанки хвороста. Да ещё столб с безвольно повисшими кандалами, тёмным пальцем тычущий в небо…
Но не успела ведунья и моргнуть, как площадь от неё загородили. Деревянная решётка, в которую она вцепилась обеими руками, взорвалась, разлетелась даже не на прутья — на щепки. Лекарку подхватило, подняло в воздух. Демон стиснул девушку, прижимая, словно хотел втиснуть её в себя, спрятать внутри. Глаза цвета свернувшейся крови отгородили от Архи мир.
— Всё, — выдохнул он в волосы девушки, — всё закончилось.
В следующий миг площадь пропала, словно её тряпкой стёрли. Хаш-эд стоял в маленькой спальне с выскобленными добела простыми деревянными полами. И кроватью, накрытой лоскутным стёганым покрывалом. Пахло в комнате, как и прежде — лимонной натиркой и свежей сдобой. А в окно с частым переплётом ромбиками скреблась голая ветка с единственным, скрученным в жгутик листком.
Последний раз, когда Арха видела это окно и эту ветку, листья на ней были окрашены богатым осенним золотом.
Вот как раз после этой мысли ведунью и затрясло, как в жёсткой лихорадке.
— А где твоя кормилица? — лекарка едва сумела это выговорить сквозь выбивающие чечётку зубы.
— Здесь никого нет. И не будет.
Дан уложил девушку на кровать. Опёрся кулаками в подушку у висков ведуньи, нависнув темной громадиной. И молча смотрел на неё. Определить по каменной физиономии, о чем он думает было невозможно. Впрочем, как и всегда.
А Архе больше всего хотелось залезть под одеяло и согреться, наконец. Хотя, сначала можно и вымыться. Ведунье казалось, что от неё воняет, как от навозной кучи. Особенно от волос. И эта вонь была повсюду. Заплетённая монашками коса распустилась и грива, которой лекарка так гордилась, лезла в нос, как сгнившим мехом укрывала плечи.
Девушка попыталась одной рукой собрать шевелюру. Получилось неловко, а смрад только сильнее стал.
Дан, наконец, перестал изображать собой каменное изваяние. По-прежнему молча демон завернул ведунью в покрывало, как младенца, и просто вышел из комнаты. Не сказать, что лекарку это сильно расстроило. Эмоций, как и мыслей, в ней вообще осталось маловато. Ведунья даже сообразить не могла: реально происходящее или это ей всё только мерещится.
Сколько отсутствовал хаш-эд, Арха понятия не имела. Но он вернулся. Вытряхнул лекарку из кокона и просто разодрал на ней рубашку — от ворота и до самого подола. А лохмотья швырнул в камин. Кстати, когда он его успел разжечь, ведунья тоже не поняла.
Толстая ткань поддавалась огню неохотно. Сначала она задымилась, потемнела, как бумага. И только потом маленькие, робкие ещё язычки огня лизнули комок, подсветив грубое переплетение изнутри. И вот тут с Архой что-то случилось. Она взвыла, дёрнулась, вырываясь из рук демона. Сухие, без слез рыдания забили горло, как ватой.
А потом ведунья поняла, что сидит в ванне, полной очень горячей воды и очень пушистой мыльной пены, которая почти невыносимо пахла розами. И этот тяжёлый маслянистый аромат забивал всё — даже тюремную вонь. А ещё над ней что-то щелкало. И от этого щёлканья голова становилась лёгкой и как будто бы пустела.
— Что ты делаешь? — прокашляла Арха.
Абсолютно безумный и бессмысленный вой рвался из груди, распирал ребра.
Демон не ответил.
За спиной ведуний звякнуло, потом полилось. Хаш-эд, едва прикасаясь к ней, вымыл лекарки голову, ставшую, кажется, раза в два меньше. Потом встал рядом с ванной на колени и жёсткой, почти как тёрка, мочалкой начал буквально сдирать с девушки кожу. Это было по-настоящему больно. Но становилось легче. Сумасшествие затихало, съёживалось.
Дан поднял Арху на ноги, окатил чистой водой и бережно промокнул раздражённую, облегчённо зудящую кожу. Вынул лекарку из ванны, поставив перед зеркалом. Потянулся через плечо ведуньи, протирая ладонью запотевшую поверхность.
— Посмотри! — приказал он.
Арха упрямо замотала головой, уставившись в пол.
— Посмотри! — повторил демон, без труда подняв её подбородок.
В зеркале отражалось… странное. Наверное, это все же была сама ведунья. Вот только шевелюра её куда-то подевалась, оставив вместо себя шапку намокших темных кудряшек. Глаза выглядели ещё больше, чем обычно. К сожалению, уши тоже. Но все вместе смотрелось довольно миленько. Но не будь ведунья уверена, что смотрится в зеркало, она не дала бы девчонке напротив себя больше 16 лет.
А за спиной этой малознакомой девицы стоял хаш-эд в насквозь мокрой, с закатанными до локтя рукавами, белой рубахе. И чёрная фигурка шаверки на его фоне смотрелась совсем хрупкой. Демон обнял ведунью за плечи, как будто укутал руками.
— Вот это реальность! — сказал он тихо. — А все остальное тебе приснилось. Поняла?
Арха отрицательно помотала головой.
— Сейчас объясним.
Он снова подхватил девушку на руки и…
И объяснил. Долго, старательно, подробно и очень убедительно. Пока силы не кончились, а перед глазами бархатным занавесом не заколыхалась Тьма. Но и тогда он не остановился, доказывая, что у них совсем другая, отличная от всех, реальность — одна на двоих. Доказывая до лавы, выжигающей вены. До жара, плавящего мышцы, кости в податливую глину. До искр в темноте.
Ведунья горела, сгорала, выгорала до пепла. Рассыпалась прахом во мраке и жила. С каждым судорожным вздохом — жила. С каждым стоном — жила. С каждым спазмом она жила, жила, жила!
И везде, кругом и внутри был он — Дан. Настойчивыми руками, требовательными губами, лихорадочным шёпотом, запахом сандала и лимонной воды. И большим горячим телом, которое вновь и вновь поджигало костёр.
А потом ничего кроме тьмы не осталось. Наверное, вес мир сгорел в этом пожаре, как бумажный городок. Оставив в мягкой ласковой бездне лишь её и его. Живых.