Костёр чужих желаний
Шрифт:
В следующий раз ведунью побеспокоили, когда капель набралось немало — целый прудик. Может, и озеро. На этот раз её посетителями оказались две монашки, но не в черных, а красных рясах и в красных же ушастых чепцах, туго перетянутых под подбородками. Правда, разговорчивостью и они не отличались.
Молча подняли лекарку с постели, вытряхнули из платья и грязной нижней рубашки. Деловито обтёрли влажными губками и расчесали волосы, заплетя косу. Это Архе даже понравилось, хотя она и ощущала себя куклой. Зато кожа словно дышать начала. Даже внутренности стали
А вот длинная, до пят, рубаха из грубого, сероватого льна не понравилась вовсе. Она жутко кололась, и тело немедленно начало чесаться. Так она и пошла, почёсываясь, словно завшивевшая нищенка. Ступать босыми ногами по ледяным камням было тоже не слишком приятно. Но, с другой стороны, угроза простуды для Архи актуальной не казалась.
За дверью лекарку ждали четверо стражников. Все так же, не говоря ни слова, охрана окружила девушку: два беса впереди, монашки в красном по бокам, и двое солдат за спиной. Таким порядком и двинулись по тёмному коридору с низким, сводчатым потолком. Ведунья не протестовала. Под давящей тяжестью апатии девушке было хорошо и уютно.
Поплутав по переходам, разделённым толстыми основательными решётками, процессия выбралась во дворик. И тут, как не странно, новоиспечённую еретичку уже ждали. Два отряда стражи — пешие и конные. По мнению лекарки, их было многовато. Сразу даже и не поймёшь, сколько именно.
А ещё, посередине крохотного, свободного от солдат пятачка, стояла деревянная клетка на двух здоровых, едва ли не в рост девушки, колёсах. И маленький мышастый ослик, впряжённый в оглобли. Уши животины поникли так грустно, что Архе его жалко стало. Действительно, потягай такую-то тяжесть.
Стражник подтолкнул ведунью в спину — не грубо, но настойчиво. И даже галантно помог забраться в клетку. И все это в той же проклятой Тьмой тишине, которая ведунье начала надоедать, как комар, звенящий над ухом. Ведь даже уздечка не звякнет, лошадь не всхрапнёт, хотя их тут не меньше десятка стояло.
Монах — или это, все же, была монахиня? Лекарка со спины не разглядела — потянул ослика за верёвку. Тележка неровно, подпрыгивая на булыжниках, тронулась. Арха покачнулась, едва не упав. Пришлось цепляться за плохо оструганные, занозистые прутья.
Ворота, покрытые ржавыми потёками настолько, будто они тут со времени сотворения мира стояли, с натугой открылись.
И тишина кончилась.
Народ по обеим сторонам дороги стоял так плотно, что за ними не только мостовой — стен домов было не видно. И все это море голов колыхалось, будто вода под ветром. Цепочкам бесов в форме городской стражи, едва сил хватало удерживать эту бурлящую, лезущую, как тесто из бадьи, массу. А порой и не хватало этих самых сил. Тогда ряд сцепленных между собой алебардами стражников прогибался. Солдаты едва не падали. Но каким-то чудом им удавалось снова встать ровно. И ущелье дороги, прямое, стиснутое высокими стенами зданий с обеих сторон, затопленное по бокам живым прибоем, оставалось пустым до самого перекрёстка далеко-далеко впереди.
Арха замерла, как кролик перед змеёй. Нет, ошарашило её не количество народа, пришедшего поглазеть на ведунью. Дикий шум, резко сменивший давящую тишину, ударил по сознанию словно дубиной. Гомон голосов сливался в ровный, оглушающий гул. Над которым взлетали отдельные, животные взвизги. От этого гвалта резонировало под черепом, болью отдаваясь в ушах.
В прутья клетки, прямо перед лицом лекарки, с мерзким чавком ударило тёмное. Арха отшатнулась, не сразу сообразив, что это всего лишь половинка гнилого капустного кочана.
Ведунья переступила босыми ногами по занозистому полу, который проваливался под ней, как трясина лишь для видимости прикрытая мхом. Мир качался, как будто плывя на гребне шума. Крыши домов то сходились, оставляя между собой щель неба шириной с волосок, то разваливались в разные стороны.
Взгляд зацепился за фигурку, шмыгнувшую под алебардами стражников. Почему-то она показалась Архе мышонком, проворно спешащим вдоль кухонной стены. А, может, это солдат, рванувший следом, напоминал кота? Но мышь он так и не сцапал — слишком шустрой жертва оказалась. И погнаться за ней он не мог, не рискнул цепь разорвать…
Ведунья шарахнулась, больно ударившись лопатками о решётку, когда толпу от неё закрыло белое и плоское, как блин лицо с раззявленным провалом чёрного рта. Кажется, это ямина шевелилась, выплёвывая слова. Но звук, перекрываемый рёвом толпы, нарастал мучительно медленно. Архе пришлось напрячься, чтобы разобрать: «Тетя Арха, я Ируш! Ируш я! Помните меня или обратно забыли? Тётя Арха!..».
— Я помню… — застывшие до деревяности губы шевелились неохотно.
И самой лекарке казалось, что голос свой она слышит как будто со стороны.
— Ну, наконец-то! — девчонка улыбнулась, демонстрируя дырку вместо передних зубов. — Тётя Арха, Дан! Дана помните? Ну, того, с рогами который…
Но дальше девушка бесёнка не слышала. Впрочем, как и рёва толпы. Её как будто выдернули из собственного тела — грубо и жёстко. Так, что голова закружилась. И Арха очутилась в каменных переходах. Сначала девушке показалось, что она вернулась в тюрьму. Но взгляд цеплялся за детали: магические светильники в тонких плафонах, отполированный до полной гладкости пол, ровные стены…
А перед ней, близко-близко, словно она у демона на плечах весела, была спина Дана.
— Слава Тьме! — выдохнул лорд, оборачиваясь к ней через плечо. — Я думал, никогда не достучусь. Побудь пока со мной, маленькая, ладно? Конечно, не видеть бы тебе этого дерь… Но лучше побудь со мной.
— Дан, я…
Арха растерянно огляделась. Стены коридора не были материальными. За ними, как за мутным стеклом, виднелась все та же улица, цепочка стражников и толпы народа. И гул слышался, но совсем отдалённо, приглушённо. Как будто во сне, когда одна картинка накладывается на другую. Но стоило ведунье обернуться, как улица начала наплывать, становясь все плотнее, реальнее.