Костер для инквизитора
Шрифт:
– Теперь так,– прошептал Вошь.
Тут лицо его внезапно исказилось, кровь хлынула изо рта.
Ласковин выдернул кинжал, быстро шагнул назад, а Вошь рухнул навзничь, рядом с застреленным минуту назад Гришавиным.
Ласковин обвел глазами присутствующих. Никто больше не смеялся.
– Это было обязательно? – тихим незнакомым голосом спросил Абрек.
Ласковин кивнул. В груди – пусто и холодно.
– Твой ход, Абрек,– сказал он.– Теперь главный – ты. Так?
Абрек покачал головой.
– Нет,– возразил он.– Не я. Ты.
«Вчера в Петербурге произошло еще одно убийство не из тех, что остаются незамеченными.
«Новогодним подарком петербуржцам можно считать войну, развязанную накануне праздника преступными группировками. Как нам сообщили, имеется достаточно жертв с обеих сторон, но самой крупной можно считать лидера так называемых „тобольцев“ Антона Гришавина. Его застрелили в собственном доме на глазах у многочисленной охраны. Это еще раз доказывает, что жизнь человека, даже такого, стоит не так уж много…»
«Мы уже неоднократно рассказывали нашим читателям о человеке, взявшем на себя право, как сейчас принято говорить, убивать убийц. Одеваясь в рабочую одежду, он бросал вызов хозяевам „мерседесов“, и когда они пытались втоптать его в асфальт, вышибал мозги из плоских затылков. Его называли преступником, его преследовали органы закона. Его травили, как бешеного зверя, хотя он ни разу не поднял руку на простого человека. Будь у нас побольше таких, как он, ни один бандит не рискнул бы плюнуть на рабочего человека только потому, что прежде обокрал его. И вот неравная борьба между государством и мафией с одной стороны, и честным человеком, не желающим кланяться ворам и преступникам, с другой, закончилась. Наш мститель убит, застрелен бандитами из преступной „тобольской“ группировки. Правда, он сумел недешево продать свою жизнь, но его жизнь, жизнь честного рабочего человека, уставшего терпеть, мы не обменяли бы и на тысячу бандитских. Потому что это человек, которой в одиночку пытался сделать то, что обязаны, но не желают сделать коррумпированные государственные службы, человек, которого без преувеличения можно назвать героем нашего времени…»
«Мир – твой,– сказал двойник.– Власть – твоя отроду. Ты – господин. Но ни дружины нет у тебя, брат, ни права. Чужие выбирают властителей под стать себе. Чужие тянутся к чужому, и в личинах они, как плясуны на пиру. Бог узнаёт их, брат. Бог говорит: убей. Но ты не слышишь…»
Эпилог
– Господин Нагибин! – доложил охранник и подался в сторону, пропуская гостей.
Господин Нагибин (плюс три бодигарда) вошел в кабинет. Его ждали двое. Оба – старые знакомые. Буцик Владлен Сергеевич, он же Короед, до недавнего времени правая рука самого Гришавина. Второй – помельче рангом, но телом существенно покрупнее. Абрек. Третьего не было. Господин Нагибин оглядел кабинет, обставленный антикварной английской мебелью, задержал взгляд на картине – Монэ, несомненно, подлинник. Господин Нагибин в последнее время стал завзятым коллекционером – превосходное вложение денег. Над картиной – глазок телекамеры, в данный момент прикрытый черным колпачком.
– Присаживайтесь,– предложил Абрек.–
Нагибин опустился в кресло, сделал знак телохранителю, тот извлек детектор.
– Защищено,– сказал Короед.– Мы ж не придурки!
Короед заметно нервничал, и это Нагибину нравилось. С собой он взял только троих, но за особняком следили, и, если что, мигом высадили бы десант.
– Сначала долги,– пробасил Абрек и положил на стол маленький кейс.
Кейс взял телохранитель, открыл и подал хозяину. Внутри несколько пачек – рубли и зелень. Губы Нагибина брезгливо искривились: сумма ничтожная…
– Гоблин,– объяснил Абрек.– Он был вам должен. Нам чужого не надо.
– Да? – язвительно произнес Нагибин и, демонстративно обращаясь к Короеду: – Я слыхал, его пристрелили мальчики Полковника? Так?
– Нет!
– Мальчики Полковника отправились следом за Полковником,– ровным голосом сообщил Абрек.– Но оформить все таким образом оказалось очень удобно. Гоблина убил Спортсмен.
Глаза Нагибина сузились.
– Не надо мне туфту гнать! – процедил он.– Я тебе не фраер!
– Знаю,– с полным спокойствием ответил Абрек.– На, гляди!
И толкнул по столу конверт. В нем на цветных, хоть и не очень качественных фотографиях, скопированных с видеозаписи, был последовательно изображен Андрей Александрович Ласковин, вгоняющий тройной кинжал в грудь человека, Нагибину не известного. Место, где происходило убийство, узнать нетрудно. Зато никого из присутствующих, кроме убийцы и жертвы, опознать было нельзя.
Нагибин внимательно изучил фотографии, уложил в конверт и толкнул обратно.
– А кто докажет, что это Гоблин?
– Да ты что!..– заорал Короед.
Абрек легонько шлепнул ладонью по столу, Короед осекся, а Нагибин наконец осознал, чья тут масть.
– Жмура ментовня прибрала,– пояснил Абрек.– И, верняк, на рояле сыграть заставила. Ты ж не зря псов прикармливаешь – проверь, те ли пальчики? И покойничка проверь. Но имей в виду: где наше – там наше. Беспредела больше не будет. Гришу списали, потому как порядок не держал. Так нельзя.
– А теперь порядок будет? – усомнился Нагибин.
– Будет,– отрезал Абрек.– Это те, бля, не фуфляный партократ!
Засмеялся даже Нагибин. Рассосалось. Крови ему тоже не хотелось. Разборки – убытки. Это понимал не только покойник Гришавин.
– Прибери,– велел Нагибин телохранителю, кивнув на маленький кейс.
Бесшумно отворилась дверь. Абрек встал.
– Ну,– произнес он,– думаю, все друг друга знают.
– Да,– сказал Ласковин.– Здорово, Вожжа! Здорово, Сидор!
Огромный бодигард поспешно перехватил кейс в левую руку, а правой стиснул протянутую ладонь.
– Здорово, Спортсмен! – пробасил он, явно польщенный. Не забыл, значит, хозяин, как встречались год назад в кабинете Корвета.
– Добрый день, господин Нагибин!
– Рад познакомиться, господин… Ласковин!
Кто-то немало потрудился, обучая Нагибина хорошим манерам. И преуспел.
Ласковин опустился в кресло.
– Вы продолжайте,– вежливо произнес он.– Или я помешал?
– Наоборот,– столь же вежливо ответил Нагибин.– Мы уже практически договорились. Осталось только получить ваше одобрение, господин Ласковин. Готовы ли вы поручиться, так сказать, за сохранение статус кво? – последние слова были выговорены с явным удовольствием.