Костер и Саламандра. Книга вторая
Шрифт:
— Я сама, — сказала я. — Я приготовлю и всё скажу.
И Клай мне холодную сухую ладонь положил на клешню. Как-то это было невероятно мило, меня тронуло. А Фрейна всё это, по-моему, немного смутило.
— У нас тут… того… зал для вскрытий — вот здесь, за дверью, написано «секционная». Там сейчас медики работают и Норвуд, — сказал он, отводя глаза, а руки у него сами собой тянулись к бородке — как он её ещё совсем не выщипал. Вздохнул и совсем уж смущённо добавил: — У Норвуда нервы — как корабельные снасти, а ведь он ещё мальчик… Вот я уже так долго работаю с мэтром Фогелем,
— Постепенно привыкнешь, — сказала я. — К чудесам же привык потихоньку?
— Не то чтобы, — признался Фрейн. — Когда Норвуд беседует с воздухом, я… я верую, леди Карла! — вдруг выпалил он. — Я верую! И я понимаю, что он — с духами. Но я ж не вижу, я не слышу… я верую, и всё! Непростая служба, леди Карла, и странно чувствую себя. Но верую! И я теперь брат-наставник, не монах, но всерьёз думаю, знаете…
— Не торопись, — сказала я. — Лучше проводи меня к Норвуду.
— Да что провожать, — сказал Фрейн. — Вон же, в секционной… А если я понадоблюсь, так я тут на всю ночь, я выписки из «Размышлений о сути» читаю… и если засну, вы толкните, не стесняйтесь.
— Я толкну, — сказала я. — Ты молодец, храбрый. Привыкнешь, всё будет хорошо.
Фрейн взглянул благодарно и просто насильно убрал руку от бородёнки — спохватился.
— Может, ты тоже здесь подождёшь, Барн? — спросила я. — Ты же устал, я знаю. Голова болит, наверное?
Барн вопросительно повернулся к Клаю.
— Поспи, — просипел Клай. — Брат Фрейн, есть где поспать?
— А, конечно! — просиял Фрейн с видом «наконец можно сделать что-то полезное». — Я отведу. Госпиталь… в смысле, нормальный госпиталь, на всякий случай, в том крыле.
Барн снова спросил Клая взглядом.
— Иди, — почти приказал Клай.
У Барна, кажется, отлегло от сердца — и они с Фрейном удалились. А мы пошли туда, в секционную.
Зрелище нам предстало из ряда вон выходящее. Я почему-то ожидала увидеть только Норвуда и призраков, а там оказалась просто толпа народу. Большой светлый зал, освещённый электрическими шарами на потолке, был оборудован так, что анатомический театр в Королевской Медицинской Академии позавидовал бы. Шикарные мраморные столы со стоками, в полу под каждым — тоже сток, столики для инструментов, дополнительные лампы над каждым столом — рассмотреть любые мелочи. Я вспомнила, как противно было после вскрытия даже смотреть на деревянный стол в Жандармском управлении, и порадовалась за тех, кто тут работал.
Они возились с несколькими телами, духи толпились рядом, а Норвуд, в белом халате поверх жандармского офицерского мундира с черепом на рукаве, так лихо координировал процесс, будто был взрослым юношей, а не одним из наших деточек.
— Это мэтр Галор из дома Тихой Зари, — говорил Норвуд о трупе с разбитым черепом и изуродованным лицом и уточнял у духа: — Правильно?
— Да, мессир, — соглашался дух.
Пока медики срезали одежду с тела, молодой парень в белом халате и резиновом фартуке поверх него наносил какую-то белую мастику на исковерканное лицо:
— Какой у него нос, Норвуд?
— Мэтр Галор, у вас прямой нос был? — уточнял Норвуд у духа.
— Прямой был, — очень убедительно отвечал дух. — Красивый был. Вот как мэтр скульптор лепит: прямой и не очень длинный.
— Вы правильно делаете, Рауль, — кивал Норвуд. — Как раз такой длины.
— А подбородок был с ямочкой? — спрашивал Рауль.
— Небольшая ямочка, — уточнял дух. — Брился я чисто.
— Маленькая ямочка, вот тут, — показывал Норвуд. — Без щетины, без бороды, гладко.
— Норвуд, отвлекись! — окликнула я.
Он обернулся и просиял:
— Ой, леди Карла, Клай! Клай… — и снизил тон. — Ух ты ж, как тебе досталось… Леди Карла, вам ведь нужна помощь, да?
— Скульптор, — сказала я. — Чтобы лицо Клая реконструировал, как и у этого мэтра. И снял маску. А то похоже не будет.
— Я бы обошёлся… без сходства… — хрипло возразил Клай.
— Зря, — сказала я. — Милый был.
И он сжал мне клешню ладонью:
— Ладно… пусть маску.
Скульптор подошёл. Он был старше Глены — и он выглядел таким спокойным, что одно удовольствие смотреть. Аккуратный такой парень с маленькими усиками, с высоко зачёсанной чёлкой — как обычно ходят всякие работяги от искусства: уличные художники, студенты Курсов Живописи, ребята, которые учатся в Королевской Консерватории, — ломовые лошадки прекрасного.
Не богема. Богема — она вызывающая.
Он принёс жестяную банку с белой мазью.
— Это гипс, что ли? — спросила я, заглянув. — Непохоже.
Рауль протянул банку:
— Нет, леди. Это восковой состав, очень удобная штука. Легко лепится, хорошо на коже держится, потом гипс от него замечательно отходит, а если и останутся кусочки — можно нагреть и вычистить. Идеально для изготовления формы начерно.
— Хорошая идея, — сказала я. — Ну давай тогда с живым закончим, а потом вернёшься к мёртвым… Или вот. Дай мне состава немного, а? Я тоже леплю. Клай — мой друг, я сама…
Рауль улыбнулся и отдал мне банку:
— Берите, леди Карла, у меня ещё есть.
Я кивнула ему благодарно, забрала состав и обернулась к Клаю — а Клай улыбался так, что треснул засохший угол рта:
— Восстановишь собственною ручкой?
— Собственной клешнёй, — фыркнула я. — Пошли.
Не хочу сказать, что медики и скульптор были такие уж невозможно любопытные. Просто мы с Клаем, наверное, выглядели уж очень… интересненько. Я не знала, куда деваться: на нас просто пялились, у них головы сворачивало в нашу сторону. Сразу ясно, что стоит начать работать — они соберутся вокруг, полюбоваться, что я буду делать.
Что. Злиться.
Я тормознула ближайшего медика, серьёзного мужика с кудрявой бородой:
— Э, мессир, тут же госпиталь в другом крыле… там ширм нет?
— Каких ширм? — не понял он.
— Да обычных, — я показала руками. — Вот таких, какими тяжелобольных отгораживают в городских больницах. Из реек и клеёнки. Есть?
И у меня прямо от души отлегло, когда мне такую ширму принесли и я отгородила один секционный стол в углу зала. И лампу зажгла.
— Как уютно, — просипел Клай. — Восторг!