Костер в белой ночи
Шрифт:
— Вениамин! — крикнула она, и он неохотно обернулся. — Вениамин, гляди, гляди-тко! — Лена не в силах была произнести больше ни слова и только взмахивала и взмахивала рукой.
— Чего ты… Ну чего? — не понимал он и, оглянувшись туда, куда показывала рукой жена, вдруг как-то сразу побелел и, охнув, кинулся стремительной прытью прочь от Лены, совсем в другую от дыма и огня сторону, кинулся к лагерю геодезистов…
…— Горим, горим, братцы! — кричал что есть силы Красноштанов, и мимо него, подхватывая на ходу лопаты, топоры, все, что попадало под руку и чем можно было в какой-то мере задержать
Копырев, не ощущая собственного тела, несся впереди всех в гору, сжимая в руках топор. Сзади кто-то нагонял его, тяжело хрипя и постанывая. И чтобы уйти от этого хрипа, Копырев все подбавлял и подбавлял бег, чувствуя, что сердце его вот-вот лопнет от напряжения. «Неужели мой пожиг?! Неужели мой?» — думал Копырев.
Огонь слабыми, тщедушными ручейками полз по вершинке сопки, неуклюже взбираясь на малые деревца и кустарники, неоправданно быстро вдруг взметывался и тут же опадал и снова вился змейкой по земле, перебираясь с одной сушинки на другую, с одного листика на другой. Вершина сопки чуть-чуть курилась, и огонь совсем был не страшный и ленивый. Замяв несколько змеек, Копырев остановился, не зная, что делать и к чему приложить топор, который держал наготове. Хрип и стон за его плечами прекратился, и он понял, что слышал весь этот отчаянный бег свое дыхание. Далеко внизу ломились через тайгу его товарищи, и уже гасил парашют первый приземлившийся пожарный. Совсем успокоившись, Копырев принялся топтать огонь ногами. Потом, срубив тяжелую густую ветку ели, начал и ею охаживать квелые струйки огня, все дальше и дальше уходя по вершине к месту своего пожига. Рядом кто-то тоже топтал и охаживал веткой огонь и кричал: «С лопатами давай сюда! С лопатами!»
И Копырев уже было подался на голос, хотя в руках у него, кроме еловой ветки и топора, ничего по было, но вдруг увидел скрытый доселе от него склон сопки, а увидев, отпрянул, пораженный страхом. Там, по склону, клубясь и взрываясь густыми взрывами дыма, катил отчаянно-рыжий вал огня. Этот вал вздымался к небу, разом опадал, но не сникал, а, окрепнув, еще больше выплевывал грибовидные столбы дегтярно-черного дыма и уходил все ниже и ниже к кедровым борам в подножье сопки.
Копырев увидел, как наперерез этому огненному валу по чистому брусничнику спешат крохотные фигурки парашютистов, беспомощно слабые перед огненной стихией, туда же, к брусничнику, спешили и рабочие бригады, что-то крича и махая руками. Копырев тоже побежал туда, на мгновение остановившись перед выкопанной им ямой. Что-то остановило его внимание, когда он заглянул и шурф, но что — так он и не понял, наддавая ходу и скользя по чистому склону, заросшему брусничником. Он бежал туда, куда бежали все, — наперерез огненному валу.
Люди сбежались к подножию сопки. Толпились бестолково, крича каждый свое, и вдруг разом замолкли. Там, где бушевал огонь, что-то тяжело охнуло и загудело, будто бы сразу с остановки перешел на полный ход груженый железнодорожный поезд.
— Верховой пошел, — сказал парашютист-пожарный. — Неужели не успеем, едрена матрена? Кто тут старший? — обратился он к молча стоящим и слушающим страшный поездной шум пожара рабочим.
— Я, — Ефимов вышел вперед, хотел было протянуть руку, но тот опередил его, ухватив за плечо и поворачивая лицом к кедровникам:
— Гоните вот так — просеку. Пилы есть?
— Есть…
— Гоните топорами, пилами, зубами. Где взрывчатка, Куркин? — заорал, и ему откликнулись:
— Несем!
— Давай обходим с юга и рвем там от ручья! Слышишь?!
— Слышу.
…Работали, не замечая ни времени, ни жары, ни огненного ветра, который, поднявшись невесть откуда, раздувал и расшвыривал огнеметом пламя. Почти не говорили друг с другом, и только Красноштанов, попусту появляясь то подле одного, то подле другого работающего, что-то кричал и советовал. Его не слушали.
Охали в тайге взрывы. Пожарные, пытаясь сбить пламя, отрезали дорогу огню к кедровым борам минполосой. Еще дважды прилетал самолет, сбросив взрывчатку и еще бригаду пожарных.
Копырев, скинув энцефалитку, работал в одной майке, в три-четыре посека сваливая деревья. Работа эта была ему знакома. Только раз встретились лицом к лицу с Ефимовым, и тот, тужась поднять крупный кряж, прохрипел;
— Подмогни-ка.
И потом, когда уже отволокли лесину с просеки, сказал:
— Поговорить надо. Понял, что сотворил-то?
— Кто?
— Ты, кто же! Эх! — и махнул рукой. — Ладно, ладно, поговорим. Возьми бензопилу-то у Страхова, ею проворнее. Скажи, я приказал.
Страхов был тем самым парнем, из-за которого и возникла у Копырева с Ефимовым ссора.
— Да ладно, я топором…
Ну гляди. Рядом буду. Если что, сразу ко мне. Понял?
Копырев кивнул головой.
— Обошел! Обошел! Отходи! — кричал все тот же старший среди пожарных, выбегая на просеку.
И Красноштанов, появившись рядом с ним, подхватил:
— Обошел! Обошел, братцы! Ат-хо-ди-и-и!
Отходить к реке по склону! — командовал пожарный.
— По склону ат-хо-дить, — повторял Красноштанов.
Копырев увидел, как позади них, уже за прорубленной до самого ручья просекой, поднялся к небу черный столб дыма. В кедрачах за их спинами бушевал огонь.
— Всем! Всем отходить!
Люди, поспешно бросив работу, торопясь, потянулись к подножью сопки.
Копырев глянул туда, в уже густо задымленную даль, и ему показалось, что среди мужчин полощется на ветру подол женского платья. Кровь молотом глушила его по голове, и он почти ясно увидел, что среди мужиков, тяжело ступая, идет та давняя, забытая им, но не сердцем, девочка.
— Ты что тут? — Ефимов возник из дыма, чуть было не сбив с ног Копырева.
— Да вот энцефалитку где-то бросил!
— Вали отсюда! — заорал Ефимов и потащил прочь Копырева. Когда они, задыхаясь, вырвались к подножью сопки, люди их бригады и пожарные были уже далеко, бегом отступая к реке, к лагерю. Среди них действительно была женщина. Сладкой, совсем не ко времени, болью защемило сердце Копыреву, что-то до отчаяния знакомое было в этой женской фигуре.
— Давай на сопку к шурфу. Давай, — приказал Ефимов, и они, поборов слабость, бегом кинулись в гору к месту пожига.
Уже поднявшись почти до самой вершины, Копырев оглянулся. Там, где всего несколько минут назад были они, бушевал огонь. Пламя как будто перешагнуло просеку и сейчас, разливаясь, морем лизало кедровники. Огонь шел к Чоке, а кое-где уже упирался в берег, приноравливаясь сигануть за реку.
— Перейдет за Чоку, до Авлакана не остановится, — подумал вслух Копырев.
— Что? — Ефимов обернулся.
— Я говорю, коли за Чоку уйдет огонь — не остановить до Авлакана.
— Не твоя забота. Ты о себе думай, парень.