Костер в белой ночи
Шрифт:
Шурф был почти доверху забит крупным прогоревшим, но все еще хранящим жар углем. Отчетливо было видно, как огонь, найдя потаенные сухие корешки, перебрался за бруствер и медленно растекался по вершине. Туда, сейчас бушевал таежный пожар, уходил широкий черный след. Огонь мог распространиться и от выброшенной за бруствер крупной искры. Пламя, судя по нагоревшим углям, было высоким.
— Ах, черт возьми, как в книге. Все видно. Ни хрена не отвертишься. Хоть бы выгорело все дотла… — Ефимов в сердцах сплюнул в шурф, и слюна зашипела на углях, мигом испарившись.
— Сергеи
— Ты что… сорвался, что ли?
— Я не хотел, не хотел. Я не…
— Что ты сопли пускаешь! Я да я… — закричал вдруг Ефимов. — Тут думать надо, как концы убрать. А ты — я да я… Меня не меньше твоего за глотку возьмут. — И сразу как вспылил, так и успокоился: — Давай, что ли, вычистим шурф? А? А то вот-вот нагрянут. И тогда, Копырев, крышка, хана. А ты говоришь — я, не я… Нам с тобой нужно сейчас думать, как все-таки объясниться, как оправдаться. Нас двоих загребут. Слышишь? Меня и тебя. А зачем двоим-то, Копырев?! Сообрази, зачем двоим? — Ефимов говорил быстро-быстро. — Я приказал — ты выполнил. Тебе так и так сидеть. А может быть, ты сам, а? Сам?!
— Как это?.. Значит, стрелочник я, да? — Копырев задохнулся.
— Погоди, погоди, парень. Тут так нельзя… Слышь, что говорю? Погоди. Ты сядешь — точно. Я сяду, какая тебе от того польза? Слышишь? Детей твоих возьму на руки. Денег дам. Слышишь, есть деньги. А ты, дескать, сам зажег, самовольно. За копейкой погнался. Тебе-то все равно. Зачем двоим? Зачем? Слышишь?
— Сергей Петрович, у меня Фаина…
— Фаину твою на работу возьмем, слышишь?.. Понял, Копырев? Понял, Ваня?..
— Сам я, сам, Сергей Петрович. Эх, пропадать так пропадать! — Копырев махнул рукой. И вдруг остолбенел. Прямо на них катил огонь.
Пал вернулся к месту своего возникновения, пожирая все на пути и охватывая сопку, теперь уже и со стороны лагеря.
— Бежим! — Ефимов снова, как и там, на просеке, поволок за собой Копырева. — Глаза закрой! — крикнул он, рукавом закрывая лицо и бросаясь в невысокое еще пламя, отрезающее их от спуска к лагерю.
Они вырвались из огня и, не переводя дыхания, бросились вниз, падая и помогая друг другу.
«Это я из-за детей, из-за детей я это делаю, — думал Копырев. — Семь бед — один ответ. Ефимов выручит. Он с начальством водится… А так для детей лучше… Помогут им…»
Они бежали к лагерю, а над пожаром стрекозкой нырял вертолет, то скрываясь в черных клубах дыма, то снова возникая в пустоте огненного неба.
Ручьев летел к месту пожара с тайной надеждой, что огонь удалось усмирить. То, что увидел он, не с чем было сравнивать. Даже пожарища войны, через которые шел он подряд четыре года, затмил этот раскинувшийся на многие километры, всепожирающий огонь таежного пожара.
Приземлились на каменистую отмель. Пилот ощупал грунт колесами и посадил машину, притеревшись к самому берегу, и все же, выйдя из вертолета, Ручьев брел по воде, оступаясь и оскальзываясь на камнях. Он прилетел на пожар сразу с Буникана, не залетая в Буньское. И даже этот прямой короткий путь показался ему непомерно длинным.
— Не глуши! — крикнул пилоту и сделал рукою знак.
Он не намеревался долго оставаться тут, готовый к немедленным действиям. То, что на пожар надо было поднимать все население, это ему уже было ясно. «Только бы не перешел за Чоку», — думал, поднимаясь по береговому свалку, а навстречу уже спешил летнаб Глыбин.
— Иван Иванович, пожар возник на северном склоне сопки. Причина пока не установлена, но думаю, зажгла экспедиция. Они там работают, вышку ставят. Горят сейчас северный, восточный и западный склоны, кедровые боры…
— С вертолета видел, что горит… Глыбин, — спокойно сказал Ручьев.
Вокруг уже собрались пожарные и рабочие из геодезической бригады. Они смотрели на Ручьева так, будто только один он сейчас в силах остановить огонь. Ручьев оглядел собравшихся, увидел среди мужчин Лену, улыбнулся ей, и от этой улыбки как-то спокойнее стало всем.
— А вы почему тут?
— Мы тут рыбачили, — выдвинулся вперед Красноштанов.
— Да ну? И вы, Вениамин, тоже? Вот не думал, — снова блеснул в улыбке коронками зубов. — Что, вы рыбачить можете?
— Как же… — Красноштанов смутился, отступил назад.
— Товарищи, все собрались?
Каждый, проверяя, поглядел на соседа.
— Мои все, — по-военному вытянулся Глыбин.
— А экспедиция?
— Начальника нашего нет и еще одного.
— Где они?
— Последними из огня выходили.
— Вышли? — тревога зазвучала в голосе Ручьева.
— Вышли, вышли. Вон он, Ефимов сам.
К берегу спешил потный, в обгоревшей одежде Ефимов. Копырева с ним не было.
— Вы один? — Ручьев непроизвольно пожал протянутую потную, в черных потеках сажи руку.
— Рабочий мало-мало поопалился, в лагере он…
— Причину пожара, виновника знаете?..
— Да.
— Кто?
— Рабочий Копырев, товарищ секретарь райкома. Самовольно разжег костер. Пожиг, чтобы шурф…
— Быстро садитесь в вертолет. Возьмите с собой четырех человек. Пожарные тоже в вертолет. Буду высаживать вас вдоль кромки пожара. Задача — продержаться до прихода подкрепления, не пустить огонь за Чоку. Как ваше мнение, Глыбин?
— Вы правы, Иван Иванович. У нас еще есть взрывчатка. Думаю, тут Чоку огню не перепрыгнуть, а вот с востока на шиверах, если туда дойдет, очень даже просто перебросятся.
Ручьев быстро распределил людей по командам и объяснил задачу.
— Красноштанов, вы с Леной тут оставайтесь, окарауливайте огонь в районе вашего зимовья, — остановил у вертолета Вениамина.
— Мне б в Буньское надо… — забормотал тот. — Я себя плохо чувствую.
— Постыдитесь жены-то, Красноштанов!
Лена одиноко стояла на берегу.
— Чего вросла? Валяй к зимовью, — крикнул Красноштанов и поплелся вдоль реки, думая, как быть, если хлынет на его зимовье пал.
Лагерь геодезистов решили эвакуировать за Чоку, для этого из бригады оставили шесть человек. Среди них был и Копырев.