Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы
Шрифт:
— А какие вопросы будут? — спрашивает Вика.
— Вопросов будет много. Ну например, такой: когда день рождения пионерской организации?
— Кто ж этого не знает, — говорит Вика, — девятнадцатого мая тысяча девятьсот двадцать второго года.
— Молодец! А когда ей присвоено имя Ленина?
— В тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, — говорит Вика.
— А когда основана газета «Пионерская правда»?
Вика задумалась, подёргала себя за косичку, покраснела так, что капельки пота на носу выступили, и прошептала:
— Я не знаю.
— А кто знает? — спрашивает пионервожатая.
— По-моему, в тысяча девятьсот двадцать шестом году, — говорит Мишка Хитров.
— Нет, не в двадцать шестом, а в двадцать пятом, — тихо говорит крохотная, незаметная девочка Лиза Морохина из лисогоновской звёздочки.
— Съели? — шепчет Лисогонов.
— Просто молодцы! — говорит вожатая. — Буду очень рада, если ваш класс победит в конкурсе.
— А как же! Конечно, победим, — снова встревает Лисогонов, — только я себе другой галстук повяжу, не такой, как у вас.
Тут весь класс просто ошалел от изумления. Тихо-тихо стало. А вожатая так растерялась, что слова вымолвить не могла. Лицо её покрылось красными пятнами, брови нахмурились.
— Что ты сказал? — спрашивает. — Другой галстук повяжешь? Как же это?
— Не такой, — упрямо говорит Лисогонов, — не шёлковый. Я ситцевый повяжу, бабушкин. Первые пионеры шёлковые не носили, они ситцевые носили. Бабушка свой до сих пор хранит. Она мне обещала его передать. Она сказала — это будет как… как эстафета.
— Ну что ж, — улыбается вожатая, — дело в конце концов не в материале. Тогда и вправду ситцевые носили. Время было трудное, не до шелков. А это здорово, что у тебя бабушка из первых пионеров! Она в каком году вступала?
— В двадцать втором. Я же говорю: первая.
— Вот это да! — восклицает вожатая. — А ты не можешь пригласить свою бабушку в школу, на торжественную линейку?
— Отчего ж не могу, — говорит Лисогонов и весь раздувается от важности. — Конечно, могу! Моя она бабушка или чья?
— Ну что ж, — говорит вожатая, — не забудь! До свидания, ребята. Готовьтесь.
И она ушла.
Весь класс Гошку Лисогонова окружил, все его расспрашивают о знаменитой бабушке, а он грудь колесом выгнул, ходит гордый и всё на Митьку поглядывает.
— Ну что, — спрашивает, — чешутся у тебя руки или уже не чешутся?
— Не чешутся, — говорит Митька, — только ты не больно-то задавайся. Ты ведь ещё не твоя бабушка.
— Неважно, — говорит Лисогонов, — я её внук. Такие внуки, как я, на дороге не валяются.
— Ну ладно, уважаемые внуки и внучки, — смеётся Таисия Петровна, — садитесь по местам. Просклоняем существительное «внук», а потом проспрягаем глагол «валяться».
19. В цирке
В воскресенье пошли всем классом в цирк, на утреннее представление. Столько народу было, будто весь город собрался.
А лишние билетики ещё у моста через Фонтанку спрашивали.
Нина, Мишка, Вика и Митька, конечно, сидели рядом. Места у них были замечательные, у самой арены, в третьем ряду.
До чего же всё-таки замечательная штука — цирк!
Гремит музыка, пахнет влажными опилками, сияют прожектора, а ловкие и сильные люди вытворяют на ваших глазах немыслимые совершенно вещи да ещё улыбаются при этом, будто всё, что они делают, совсем не трудно, а просто, весело и интересно. Будто каждый так сможет.
Почти целых три часа праздника! Красота!
Белоснежные кони танцевали вальс, кланялись, становились на колени.
И всё это по приказу тоненькой девушки — дрессировщицы с длинным бичом, которым она никого не била, а только хлопала, будто из пистолета стреляла.
Потом акробаты-прыгуны показывали свои фантастические прыжки и воздушная гимнастка вертелась на трапеции под самым куполом.
Жутковатое это зрелище!
Представьте: тревожно рокочет барабан, зрители умолкают, и вдруг артистка срывается вниз головой, цирк дружно ахает, а она уже висит как ни в чём не бывало, зацепившись за перекладину пальцами ног, и улыбается, и шлёт воздушные поцелуи восторженной публике.
Но главным героем представления был, конечно же, клоун.
Чего он только не вытворял!
Передразнивал артистов, потешно падал, с него слетали невероятных размеров башмаки, он запутывался в собственных ногах — никак не мог их пересчитать.
И всё с таким серьёзным, старательным лицом, что зрители просто стонали от хохота.
А у Митьки заболел живот и напала икота.
Клоуну с таким же уморительно серьёзным видом помогал маленький ослик, с серой замшевой мордой и печальными глазами.
Ишачок упирался всеми четырьмя ногами, когда клоун тащил его на арену, брыкался, ходил на задних ногах, громко кричал.
А самый весёлый номер был в конце представления.
Клоун притащил упирающегося ишачка, поставил его на середину арены и показал зрителям большую коробку конфет и карманные часы величиной с дыню. А потом он пронзительно закричал:
Дорогие зрители!
Прокатиться не хотите ли?
Вот стоит ослик —
Уши да хвостик!
Кто на нём усидит —
Тот храбрец и джигит!