Кости
Шрифт:
– Оставим на время женщин. Они действительно меняются не так быстро. Но сейчас миром правят мужчины. И не просто мужчины, но игроки!
– Спорный тезис.
– Примите его как аксиому, граф. Я сейчас говорю не о тех, кто сутками просиживает за игральными автоматами или карточными столами. Я говорю не о тех, кто не отрывает взглядов от монитора компьютера. Но вы обратите внимание на вещи, казалось бы, далёкие от игры – на экономику или политику. Добропорядочные в прошлом джентльмены, солидные некогда купцы сегодня именуют себя игроками на какой-либо торговой площадке! Что может быть более пошлым?! Или возьмём политиков…
– О-о!
– Нет, не будем брать политиков, – остудил его пыл Борке. – Иначе за оставшиеся двадцать дней до Нового года мы с этой темой не управимся.
Он вновь повелительно стукнул тростью о тротуар и шагнул вперёд.
– Что отличает этих людей? Азарт, амбиции и слепая, ничем не обоснованная вера в собственную удачу, вытекающая, впрочем, из тех же амбиций. Общим знаменателем всего этого является невежество. Следствием невежества – отрицание исторического знания. История их учит тому, что она ничему не учит. Одна историческая личность уже утверждала этот тезис делом. А зачем ему что-либо знать, если он считал себя фатально удачливым. Азарт – вот что движет миром сегодня! Азарт игрока, единственной мыслью которого является только успех. Утрачен даже смысл самой игры. К чёрту правила! К чёрту мастерство! Главное – успех! Даже если это плод слепой удачи.
Борке остановился, повернулся к Кордаку и опёрся на трость двумя руками.
– Так вот, я спрашиваю, граф, не оттого ли наше с вами ремесло искушения человека от года к году становится всё более прозаичным?
– Был бы человек, – ехидно усмехнулся граф Кордак. – А устроить из процедуры его искушения поэму – это наша с вами забота. Мне помнится, в конце тринадцатого века была у меня одна дама…
– Прошу тишины, граф!
Перебивая Кордака на полуслове, Борке поднял указательный палец левой руки. Острым взглядом он стал всматриваться в мутную мглу декабрьской ночи. Словно подчиняясь его воле, пурга внезапно прекратилась, и в ночном воздухе повисла тишина.
– Скажите, граф, – проговорил Борке вполголоса. – Вы видели когда-нибудь куда-то спешащего бомжа?
– Это что, логический парадокс?
– Не парадокс, граф, и даже не оптический обман зрения. Это вот тот человек.
Борке поднял трость и повернул её осиное жало в направлении тёмного угла одной из пятиэтажек.
– Я помню его, – продолжил Борке почти шёпотом. – Лет двадцать назад он катал детишек на карусели в местном парке. Потом, как водится, карусель сломалась, детишки разбежались, а карусельщик спился.
Кордак с напряжением всматривался в темноту, но разглядеть так ничего и не мог. Он уже повернулся к Борке, чтобы расспросить подробности, но в этот момент где-то впереди слева раздался приглушённый хриплый голос:
– Поспешайте, господин доцент. А то если первым появится Кирюха с дамой сердца, нам опять ничего не достанется.
Только теперь Кордак увидел метрах в двадцати перед собой выворачивающую из-за угла пару. Карусельщик был одет в традиционный для этой категории граждан вечерний костюм. Костюм состоял из засаленной телогрейки цвета хаки, чёрных с остатками синевы спортивных брюк и огромных, списанных, очевидно, за выслугой лет, валенок. На голове карусельщик имел вязаную шапочку, из-под которой выглядывал игривый седой чубчик.
Тот, которого карусельщик называл «господин доцент», имел вид чрезвычайно целеустремлённого человека, но сильно хромал. По этой причине карусельщику приходилось время от времени останавливаться и ожидать отстающую науку. Внешность доцента сильно отличалась от внешности его спутника. На нём был длинный, до самых пят, плотный брезентовый плащ, схваченный на поясе обычным ремешком от брюк столь прочно, что даже порывы декабрьского ветра разбивались в бессилии об его полы. Кроме этого, можно было заметить густую седую бороду, выглядывавшую из-под капюшона. Больше о господине доценте сказать было нечего.
– Прошу прощения, господин Борке, – любопытствовал Кордак. – Кирюха – это что, местное имя?
– Это может быть и имя, и образ жизни, – не сводя глаз с парочки, ответил Борке. – А эта борода мне кажется знакомой.
Словно сбрасывая оцепенение, Борке энергично повернулся к Кордаку.
– Вы знаете, граф, эти интеллигенты меня заинтриговали. Не желаете ли прогуляться и посмотреть, что общего может быть у современной русской интеллигенции с Кирюхой и его дамой сердца?
– Кирюха мне, признаюсь, безразличен, – с лукавым прищуром отвечал Кордак, а вот его даму сердца я бы посмотрел.
Не имея времени искать переход, карусельщик повёл доцента через проезжую часть неширокой тихой улочки по самому короткому пути. Их маршрут пролегал мимо припаркованных на обочине автомобилей через раскисший от мокрого снега газон. При этом господин доцент внимательно смотрел себе под ноги, стараясь не наступить на островки растительности. Борке и Кордак не решились следовать их маршруту буквально, а потому несколько отстали. Но настичь пару им не составляло труда. Оставленный на тротуаре грязный след вёл от клумбы во двор, огибал заброшенную детскую площадку с хоккейной коробкой, внутри которой невероятным образом затесался остов сгоревшего запорожца. Здесь парочка отразилась в боковых стёклах шикарного внедорожника, припаркованного на бывшей детской песочнице, и направилась к воротам бывшего детского садика. С недавних пор детский садик был перестроен в жилой четырёхквартирный дом, но жильцов этих квартир никто не знал, а постоянные плотные шторы на окнах не допускали внутрь ни одного чужого взгляда.
– Я догадываюсь, куда они идут, – тихо произнёс Борке.
Кордак посмотрел на него вопросительным взглядом.
– Там, в бывшем детском садике, размещается подпольное казино. Иного интересного места в столь глухом районе столь глубокой ночью представить себе трудно.
Где-то за углом высокого забора, обрамлявшего бывший детский садик, раздался негромкий, но отчётливый хлопок.
– Что это? – прислушался Борке.
Интеллигентная пара заметно занервничала, ускорила шаг до состояния бега и скрылась за углом забора.
– Шампанское, – уверенно заявил Кордак. – Полусладкое, местного разлива. Самое лучшее вино после самогона.
Глаза Кордака сузились в лукавом прищуре.
– Полагаю, господин Борке, у бродячей интеллигенции здесь что-то вроде бюджетного корпоратива.
– Посмотрим, – неопределённо ответил Борке и несколько ускорил шаг.
Когда до угла забора оставалось несколько шагов, оттуда вновь послышался уже более явственный хлопок пробки из-под шампанского и чей-то молодой голос:
– Ну-ка, мужики, налетайте! Чтобы пёрло и не обломилось!