Кости
Шрифт:
– А бабы что же? – прозвучал с матерной хрипотцой бывший когда-то женским голос.
– Бабы в сторону, – отрезал молодой голос. – Удачу приносят только мужики.
К этому моменту Борке и Кордак уже достигли угла забора и застыли, наблюдая происходящее. Их взору предстала следующая картина. В тени большого рекламного щита, призывающего не платить лишние деньги за телефонные разговоры, суетился небольшой человеческий муравейник. В центре муравейника, высоко подняв бутылку шампанского над головой, стоял рослый молодой человек. На вид ему можно было дать около тридцати лет. Его отличали какого-то особого
Молодого человека окружала компания из шести человек удивительно схожей внешности. Объединял их общий стиль одежды, который подчёркивал, что главное в человеке всё же душа, и одинаково несвежий запах изо рта. Один из них, судя по длинным немытым волосам, был женщиной.
– Это, вероятно, и есть дама сердца Кирюхи? – игриво поинтересовался Кордак.
Пробка из-под шампанского с шумом устремилась по баллистической траектории куда-то в сторону Южной Америки, а пена из горлышка бутылки потекла вниз. Тотчас под бутылкой возник частокол из дрожащих рук с пластиковыми стаканчиками. Ни одна капля этой пенистой субстанции не должна была упасть на землю. Бутылка широким жестом прошлась по протянутым бокалам. Звенеть хрусталём в этой ситуации было неуместным. Поэтому с наибольшей возможной скоростью стаканы были опустошены, чтобы тотчас вновь оказаться на прежнем месте. Молодой человек был щедр. Он ещё раз разлил шампанское, затем высоко поднял бутылку над головой, провозглашая тост:
– За удачу, которую ещё принесут мне ваши рожи!
– Ну вот, граф, яркий пример того, о чём мы говорили с вами полчаса назад.
Острый взгляд Борке ненадолго задержался на молодом человеке и заскользил по его суетливому окружению.
– Вы полагаете, игрок?
– Несомненно. Не только игрок, но и завсегдатай этого заведения. А это, – не выпуская оголовок из рук, остриём трости Борке описал небольшую дугу в направлении компании, – это его, так сказать, талисманы.
– Пройдём мимо, – предложил Кордак.
– Нет, граф, есть в этом собрании один любопытный момент…
Борке напряжённо всматривался в декабрьскую тьму. Ветер стих окончательно, и с неба крупными хлопьями повалил снег.
– Если, конечно, мне не изменяет зрение, – подытожил он.
Борке взял трость пониже оголовка. Ничем не скрываемый серебряный шар вспыхнул белым сиянием. В то же мгновение внимание всей компании оказалось приковано к этому свету. В сиянии новой звезды постепенно, словно на экране старого кинескопа, проявились две фигуры. Человеческий муравейник замер. Казалось, что даже пена шампанского прекратила своё движение по бутылке. Время застыло.
Первой опомнилась дама сердца:
– А это что за х…
Договорить она не смогла. Громкий и судорожный, как у эпилептика, переходящий в хрип кашель потряс её тело. Внимательный взгляд мог бы отметить, что поперхнулась дама сердца под суровым взглядом Борке. Но все взгляды гипнотически приковывало к себе сияние серебряного шара. Вторым очнулся от белого сияния сам Кирюха, небольшого роста коренастый человек со свежим шрамом на лбу. Он пришёл на помощь даме сердца и так двинул её по спине, что та мгновенно замолчала, изогнулась в три погибели и тяжело дышала, изучая слякоть на тротуаре. Следом обрёл дар речи карусельщик:
– Мы за собой всё уберём, – засуетился он.
Пара долговязых парней у него за спиной восприняла это как команду. Они поспешно подхватили стоящие на тротуаре пустые бутылки и, согнувшись, словно под перекрёстным огнём, скрылись за ближайшим углом. Неподвижными оставались только лишь молодой человек да господин доцент. Молодой человек пристальным взглядом изучал пришельцев. А взгляда господина доцента видно не было. Из-под глубоко надвинутого капюшона по-прежнему выглядывала лишь седая борода.
– Прошу нас простить, что помешали вашей пирушке, – заговорил Борке.
Его слова, словно команда гипнотизёра, сбросили оцепенение с молодого человека. Его напряжённое лицо расплылось в такой же напряжённо-вызывающей улыбке:
– А вы нам не мешаете. Если хотите, я и вам дам глотнуть.
– Сказочное везение, – оценил его предложение Кордак. – А вы, я вижу, отмечаете здесь свой успех?
– Так, мелочь, – небрежно махнул рукой молодой человек. – Небольшой выигрыш.
– Шли бы, господа, своей дорогой, – неожиданно раздался еле слышный голос из-под капюшона, – и не отбивали бы алкоголь насущный у честных бродяг.
– Значит, я не ошибся, – так же вполголоса произнёс Борке. – И борода та же, и голос тот же. Так вот, алкоголь отбивать, господин бродяга, мы у вас не будем, а молодого человека, пожалуй, уведём.
В то же время Кордак, не замечая собеседника Борке, в изящном полупоклоне поздравлял виновника торжества:
– Разрешите поздравить вас, молодой человек, с этим, как вы сказали, небольшим выигрышем.
Кордак воровато оглянулся на окружающих, приблизился на расстояние шёпота и предложил:
– Не желаете на выигранные деньги устроить небольшую оргию?
– Ну что вы, граф, – раздался голос господина Борке. – Господин э-э…
Борке замялся.
– Прошу прощения, – продолжил он, – мы не представились. Меня зовут Борке. Или, если вам угодно, господин Борке. А мой спутник – граф Кордак. А ваше имя…
– Синицкий, – засуетился молодой человек.
Он не знал, куда деть бутылку, и не рискнул протянуть мокрую от шампанского липкую руку.
– Синицкий, – повторил он, – Владимир.
Синицкий немного помедлил. Борке и Кордак вопросительно ждали.
– Игоревич, – наконец догадался молодой человек.
– Очень приятно, – продолжил Борке. – Так вот, граф, насколько я понимаю в людях, Владимир Игоревич – не рядовой прожигатель жизни. Он игрок! И, мне кажется, игрок удачливый. Поэтому ваше предложение оргии сочтём неуместным.
Лукавый взгляд Кордака мог говорить о том, что он может согласиться с неуместностью только лишь предложения оргии, но не с самой оргией. Тем не менее возражать Борке он не стал. Сцена знакомства и титул Кордака произвели впечатление не только на Синицкого, но и на его окружение. Оно стало редеть. Подхватив даму сердца под руку, поспешил удалиться Кирюха. Карусельщик тоже сделал пару шагов в сторону, но уйти совсем, бросив бродячего доцента, он не решался. Господин доцент, напротив, никуда не торопился. Он упрямо стоял, повернувшись к Борке и Кордаку спиной, и молчал.