Костная мука
Шрифт:
— Это вы позволяете себе слишком много! И не надо на меня так смотреть. Знаете ведь, что не поможет, — тон графа сменился с шутливого на ледяной.
Священник явно не ожидал отпора. И даже покраснел.
— Так вы отказываетесь отдать нам муку?
— А почему я должен ее отдать именно вам? — приступив к очередной куриной ножке, ответил граф. — Ваша настойчивость меня удивляет. Вы приехали ко мне, сидите со мной за одним столом, пользуетесь моим
Молодой священник окончательно сник, услышав эти слова. А граф продолжал:
— Со мной немногие осмеливались разговаривать в подобном тоне. Раньше я просто укорачивал смельчакам язык самым примитивным способом, без особых изысков. Вознесите хвалу господу нашему за то, что мне наскучили подобные забавы. Итак, вы будете продолжать настаивать на своем или выслушаете меня один раз до конца, святой отец?
Граф смерил собеседника презрительным взглядом, от которого тот заметно побледнел.
— Да, я вас выслушаю. Конечно же.
— Так слушай! Одного моего пальца хватит, чтобы раздавить тебя, щенок! Могу посадить на кол, могу затравить собаками, могу скормить рыбам в пруду. Я напомню тебе, глупец, сколько раз приходили ваши посланцы, которые разговаривали со мной как высшие. Шесть. Они приходили с охраной, с оружием, с господним благословением. Они почему-то считали, что раз они слуги божьи, то им все позволено. А это не так! На моей земле все позволено только одному человеку — мне! И что мое, то мое!
Граф снова глотнул из бокала. После чего с напускным безразличием вновь принялся за курицу.
— Может, вы все-таки присоединитесь ко мне, мой друг? Разделите со мной трапезу? — тон графа снова стал вполне дружелюбным.
— Я не голоден, — холодно отказался от приглашения священник. И невольно опять посмотрел налево. Там, на некотором удалении от стола, на вбитых в землю кольях застыли в ужасных позах люди. По прихоти графа каждому из них была уготовлена своя смерть. Одним колья вбивались через задний проход, другим через рот, третьим через сердце…
— Это вы зря. Курочка очень вкусная… — бесцеремонно чавкая произнес граф.
— Значит, не отдадите? Вы же давали слово вернуть ее по первому нашему требованию! Вы ведь даже не умеете ее правильно использовать! — чуть не плача, взмолился священник.
— Того, что мне известно, вполне достаточно, — спокойно ответил граф. — Я могу повелевать — чего еще желать? И слово я давал не вам и не вашим хозяевам. Вы не вправе требовать то, что дали мне другие. И не пытайтесь прикрываться словами первосвященников. Ничего у вас не получится. Раду, — обратился граф к слуге, — подлей-ка еще!
Молчаливый слуга, все это время стоявший поблизости, тут же исполнил приказание.
— Ваше здоровье, мой друг! — поднял бокал вельможа. — Кстати, когда будете рассказывать о своем визите, не забудьте упомянуть, что не уверены — вино ли я пил за обедом.
И граф рассмеялся каким-то сатанинским смехом. В этот момент окрестности огласили душераздирающие вопли очередной жертвы, которую насаживали на намазанный маслом тупой кол…
Михаил подскочил на кровати и стал усилено тереть глаза.
«Да что это вообще происходит?! Я уже забыл, когда последний раз сны цветные видел, а тут дважды подряд, да еще такое!» — он посмотрел на часы. Ночь. Половина третьего.
Легкий холодок скользнул по спине. Михаилу неожиданно почудилось, что в комнате кто-то есть. Прямо здесь. Рядом…
Этот кто-то настойчиво пытался влезть в мысли Михаила, листая их против воли хозяина, словно пестрый журнал. Перевозов вдруг почувствовал себя десятилетним пацаном, который, насмотревшись «Кошмара на улице Вязов», боится ложиться спать. Захотелось лечь на живот и сверху прикрыть голову подушкой. Может посветить мобильным телефоном под диван, чтобы удостовериться, что там никого нет? Рука непроизвольно потянулась к тумбочке.
— Взрослый мужик, а всякой чушью себе голову забиваю! — хрипло зарычал на себя Михаил.
Звук собственного голоса успокоил, даже захотелось рассмеяться…
Но его опередили. Смешок послышался из угла. Настолько тихий, что его можно было бы спутать с шуршанием листвы за окном. Но это был именно смешок, а не что-то другое. Или все же показалось? Михаил стремительно вскочил и включил свет. Разумеется, в комнате он находился один.
Или…
Он пробежался по квартире и повключал свет всюду — в коридоре, на кухне, в ванной. Но все равно Михаила била нервная дрожь. Голова кружилось, как будто в воздухе пульсировали невидимые волны, которые то накатывали, то отступали.
Перевозов выскочил на балкон и закурил. Табачный дым ему показался каким-то сладковатым, даже приторным. Закашлялся, сплюнул с балкона.
Сделав еще затяжку, Михаил понял, что не хочет возвращаться в квартиру. Собравшись с духом, заскочил на кухню, достал из стола початую бутылку виски, сделал два больших глотка прямо из горлышка и с этой же бутылкой опять вышел на балкон. Одну за другой, не замечая вкуса, выкурил три сигареты. Несколько раз приложился к спасительной бутылке. И всеми силами пытался сосредоточиться на чем-то отвлеченном — считал машины во дворе, пытался прислушаться к разговорам поздних прохожих, напевал про себя песенку.
— Точки-черточки, рожки-чертики, крестики-нолики, шарики за ролики, — Перевозов и сам не понял, как строчки этой давно забытой песни всплыли в его памяти.
И только когда в голове стало приятно шуметь от выпитого алкоголя, Михаил решился вернуться в квартиру. Свет так и горел везде. Даже в ванной. Он сел на разобранный диван, облокотившись спиной о стену.
Еще один глоток виски. Еще…
И вот глаза стали наконец-то слипаться…
Он был зол.
Во-первых, не выспался.