Шрифт:
…Туго набитый рюкзак стоял возле входной двери. Осталось просто проверить, все ли в доме выключено, и можно выметаться из душного мегаполиса.
Для Михаила Перевозова эта нехитрая процедура обычно превращалась в серьезную проблему. У каждого как говорится свои тараканы в голове. А те насекомые, что оккупировали черепную коробку Перевозова, определенно имели не совсем здоровый интерес к электричеству и электроприборам. Михаил мог по нескольку раз проверять каждую розетку, бродя по квартире и громко разговаривая с бытовой техникой: «Чайник, выходи! Так, чайник выключен… Утюг! Где ты, Тефаль Иванович? Вот
На этот раз Перевозов справился с электричеством на удивление быстро и отметил это как добрый знак.
Уже перед выходом, согласно примете, посмотрел на себя в зеркало. В нем, довольно ухмыляясь, отразился высокий широкоплечий русоволосый молодой человек, слегка небритый, с уже намечающимся пивным брюшком.
— Красавчег! — самодовольно цокнул языком Перевозов, подхватил рюкзак и толчком бедра открыл дверь. Лифт он ждать не стал, а спустился по лестнице, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки.
Возле подъезда Михаила дожидалась его видавшая виды зеленая «Нива» — не новая, но надежная «железяка». Подобно великому комбинатору, Михаил полагал, что автомобилю полагается иметь имя собственное. Силуэт оцинкованного под питерскую слякоть кузова смутно напоминал рептилию, а цвет машины утвердил окончательно, что быть автомобилю «Крокодилом» отныне и навсегда. И точно, сонная в обычном потоке будней, машина становилась мощной и агрессивной там, где и положено — на бездорожье. За это Михаил любил своего «Крокодила» большой мужской любовью и баловал регулярными сеансами замены масла и фильтров. Большего пока не требовалось — то ли на заводе в день выпуска его авто была декада качества, а может так совпали звезды, но «Нива», вопреки скептическим замечаниям приятелей, лениво обхаявших его покупку при обмыве, совершенно не желала ломаться, что Михаила вполне устраивало.
Особенно сейчас.
Только-только рюкзак был уложен в багажник, как о своем существовании напомнил мобильник, закрякавший в нагрудном кармане жилетки.
— Да, Наташенька, да, солнышко, — максимально елейным голосом промурлыкал Михаил.
— Михаил, — послышался в трубке робкий девичий голос, — ты вот уезжаешь, а что по зарядкам говорить, если клиенты начнут жаловаться?
— Что говорить? — в той же приторной манере продолжил разговор Перевозов. — Да уж врать не надо. Так и скажи, что ты вообще нихт ферштейн, а твой ненаглядный руководитель решил покончить с собой, глядя на тот бардак, который творится в нашей шарашке. Про подробности моего суицида можешь не распространяться. Ты же знаешь, я за славой не гонюсь!
— Но…
— Что «но»? Решайте проблемы по мере их поступления! Справитесь! Меня не будет всего неделю! Никого, кроме рыбы, я в течение этого срока к себе подпускать не собираюсь! И не звони мне! Сами как-нибудь, не дети… Все, чао-какао, ариведерчи, адьос, кеда-покеда, гуд бай, май лав, гуд бай!..
Но телефон на всякий случай Михаил отключил. Он очень не хотел, чтобы его беспокоили по пустякам.
Выкуривая последнюю сигаретку, Михаил чувствовал, как его переполняет предвкушение начинающегося отдыха. Конечно, сначала надо доехать: до Выборга, это часа три, потом еще часа полтора до заставы. Спокойно, не торопясь, пообедать. И — на рыбалку! Представил, как готовит спиннинг к первому забросу, и засосало под ложечкой.
Про рыбалку в недоступном простым смертным месте — а застава на финской границе — именно то самое и есть — раньше даже не мечталось. Но приехал как-то на несколько дней в Питер по своим надобностям друг детства Сашка, ныне капитан погранвойск Александр Сергеевич Рубашкин, остановился, естественно, у Перевозова, слово за слово, да и пригласил нешутейно с ответным визитом. А настоящему рыбаку много ли надо? Хватило стандартного: «Короче, Мишань, ты приезжай. Рыбалка у нас знатная».
Рубашкин не наврал. Михаил менял снасти, наживку; рыба брала с готовностью все, что ей предлагалось. Такого откровенного кайфа Перевозов не мог даже вообразить. Самое настоящее блаженство. Особенно для человека, измученного урбанистическими вывихами многомиллионного города.
Мыслей по поводу того, что делать с выловленной рыбой, у Михаила до поры до времени не возникало, азарт вытеснил все остальные чувства. А когда к нему подошел посланный капитаном солдат-удмурт, ротный повар, то Михаил даже рад был принятому другом решению; немного перекурив и поболтав с солдатом, он с откровенным удовольствием пересыпал все из садка в принесенное ведро — на нужды местной столовой.
Честно признаться, подобный расклад показался Михаилу наилучшим из возможных. Чисткой-жаркой-варкой занимались другие, Михаил довольствовался готовым продуктом — ухи и жареной рыбы ему выдавалось вволю. Рубашкин обустроил друга в срубленной недалеко от расположения части баньке, сюда же Перевозову приносили обед и ужин, так что от рыбалки и сопутствующего этому процессу получения наслаждения ничто не отвлекало.
Начальник заставы встретил Михаила, велел разместить и тут же раскланялся. Только бросил на ходу: «Звиняй, братюня, служба. Еще посидим за рюмочкой чая, не переживай». Михаил отнесся к этому с пониманием. В конце концов, впереди еще целая неделя. Придет и наше время.
Оно пришло, когда первый пыл спал, и механическое тягание рыбы стало несколько однообразным занятием — на третий день. Растопили баньку, накрыли «поляну» и полились бесконечным потоком задушевные разговоры. Разомлевшие после бани и водки друзья в очередной раз вышли покурить на крыльцо.
— Эх, хорошо тут у тебя, аж все фибры души радуются в унисон, — философски и не совсем членораздельно изрек питерский гость, — век бы тут у тебя жил! В такой-то баньке…
— Ага, давай, переезжай, эстет хренов, — в той же манере ответил Рубашкин, выдыхая табачный дым, — это сейчас, в начале сентября, хорошо тут. Вот посмотрел бы я на тебя тут в декабре-феврале. А банька — это да! Прапорщик наш эту идею пробил, он же и строительством командовал. Обалденный мужик Дмитрич, хочу тебе сказать. Кстати, запиши-ка его телефон. Мало ли чего, меня-то в любой момент могут выдернуть.
— Ага, записал, — отозвался Михаил, убирая телефон в карман. — Я смотрю, для тебя Дмитрич прямо как отец родной?
— И не говори, — хмыкнул Рубашкин, — без него тут вообще бы бардак начался. На таких мужиках наша армия и держится. Не было бы таких как Дмитрич, нас уже бы давно пендосы нагнули бы. Да что пендосы, сам же знаешь, какие у нашей страны соседи и какие у них территориальные претензии. Им дай волю, оставят от страны одну Москву, огороженную колючей проволокой. А ты знаешь, что старая сука Тетчер когда-то говорила? Что русских вообще нужно оставить только десять миллионов для работы на урановых рудниках. Мило, да? А другая старая сука Олбрайт заявляла, что Россия единолично пользуется своими природными богатствами и это, типа, несправедливо. Типа, надо делиться.