Костотряс
Шрифт:
Их осторожно раздули, добавили горстку щепок, еще парочку поленьев — и вот уже лениво заиграло пламя.
Брайар выпростала руки из рукавов и повесила пальто на крючок. Без верхней одежды ее тело выглядело тощим, словно она слишком много работала и слишком мало или плохо питалась. На перчатках и высоких коричневых ботинках осела заводская копоть, она была одета в брюки, как мужчина. Длинные черные волосы были стянуты узлом на затылке, но после двух смен прическа растрепалась, тяжелые пряди свисали как придется, гребни не удерживали прическу.
Ей
Перед оживающим, пышущим светом камином стоял большой старинный стул, обитый кожей. Брайар плюхнулась на него.
— Скажите мне, мистер… Простите, вы не назвались.
— Хейл. Хейл Куортер. И должен признать, встреча с вами — большая честь для меня.
На миг ему показалось, что она вот-вот рассмеется, но — нет.
Женщина протянула руку к небольшому столику и взяла кисет.
— Ну что же, Хейл Куортер, выкладывайте. Зачем вам понадобилось меня подкарауливать в такую-то непогоду?
Из кисета были извлечены клочок бумаги и добрая щепоть табака. Хозяйка умелыми движениями скрутила сигаретку и подпалила ее от лампы.
Пока что правда шла гостю на пользу, и он решился на очередное признание:
— Я знал, что вас не будет дома, когда шел сюда. Мне сказали, если я к вам постучусь, то вы застрелите меня через дверной глазок.
Кивнув, она откинулась затылком на кожаную спинку.
— Да, слышала такую историю. Отпугивает не так много народу, как можно подумать.
Трудно было понять, подтверждает она слухи или отрицает.
— Тогда спасибо вам вдвойне — за то, что не застрелили, да еще впустили к себе.
— Пожалуйста.
— Разрешите… разрешите, я присяду? Вас это не побеспокоит?
— Как угодно, но долго вы здесь все равно не пробудете, — с уверенностью сказала она.
— Вы не хотите разговаривать?
— Да, о Мейнарде я разговаривать не хочу. И мне нечего сообщить о том, что с ним случилось. Истины не знает никто. Но вы можете задавать любые вопросы, какие пожелаете. И вольны удалиться, когда начнете меня утомлять или когда вам наскучит слушать, как вам на разные лады твердят: «Я не знаю», — тут уж кому из нас дольше хватит терпения.
Приободрившись, он подтащил к себе деревянный стул с высокой спинкой, уселся прямо напротив собеседницы и открыл блокнот. В верхней части нелинованного листа были мелким почерком нацарапаны несколько слов.
Хозяйка тем временем спросила:
— А с чего это вас заинтересовал Мейнард? Почему сейчас? Он умер пятнадцать лет назад. Скоро будет шестнадцать.
— А почему бы и не сейчас? — Хейл просмотрел заметки на предыдущей странице, и карандаш его с готовностью завис над чистой бумагой. — Но если говорить прямо, я пишу книгу.
— Опять книга? — отрывисто бросила она.
— Без намека на сенсационность, — примирительно пояснил он. — Я хочу написать правдивую биографию Мейнарда Уилкса, поскольку убежден, что с ним обошлись на редкость несправедливо. Вы со мной согласны?
— Нет, отнюдь. Он получил ровно то, что заслуживал. Тридцать лет пахал как вол, за так, а от города, которому служил, никакого уважения не видел. — Она повертела в руках наполовину скуренную самокрутку. — Но все спускал им с рук. И я ненавидела его за это.
— Однако ваш отец верил в закон.
— Как и любой преступник! — чуть ли не рявкнула она в ответ.
Хейл оживился:
— Так вы в самом деле считаете, что он был преступником?
Последовала еще одна глубокая затяжка, потом женщина заговорила:
— Не передергивайте. Хотя вы правы. Он верил в закон. Временами у меня возникали сомнения, верит ли он во что-нибудь еще, но… да, в закон он верил.
Ненадолго воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском и шипением искр в камине. Наконец Хейл произнес:
— Я пытаюсь во всем разобраться, мэм. Только и всего. Мне кажется, речь идет о чем-то большем, нежели побег из тюрьмы…
— Почему? — перебила она. — Почему, по-вашему, он пошел на это? Какой теории будет посвящена ваша книга, мистер Куортер?
Он замялся, потому что не успел еще определиться — пока не успел. И решил поставить на версию, которая, по его расчетам, должна была показаться Брайар наименее оскорбительной:
— Думаю, он поступал так, как ему казалось правильным. Но если честно, меня больше интересует вашемнение. Мейнард ведь растил вас в одиночку, если не ошибаюсь? Наверное, вы знали его лучше, чем кто-либо еще.
Ее лицо приобрело нарочито непроницаемое выражение.
— Хочу вас удивить. Мы были не так уж близки.
— Но ваша мать скончалась…
— …при родах, совершенно верно. Иных родителей я не знала, да и он был не ахти какой отец. Он не лучше разбирался в воспитании дочерей, чем я в географии Испании.
Почуяв, что разговор заходит в тупик, Хейл отважился на другой маневр, которым чаял вернуть ее расположение. Его взгляд блуждал по каморке — по добротной мебели без претензий на роскошь, по чистым, но видавшим виды полам. В глаза ему бросился коридорчик, ведущий в заднюю часть дома. С его места было видно, что все четыре двери в конце прохода закрыты.
— Видимо, вы здесь выросли? В этом доме? — изобразил он внезапную догадку.
Она не подобрела:
— Это всем известно.
— И все-таки они принесли его сюда. Один из участников побега и его брат — они принесли его сюда и попытались спасти. Послали за доктором, но…
Брайар ухватилась за провисшую нить беседы и потянула на себя:
— …но он чересчур надышался Гнили. И умер даже раньше, чем о нем узнал доктор. И честное слово, — она стряхнула в камин длинный столбик пепла, — так оно и лучше. Вы хоть представляете, что его ожидало бы, если б он выжил? Суд за измену, по меньшей мере за злостное неподчинение. В лучшем случае — тюрьма. В худшем — расстрел. У нас с отцом были разногласия, но такой участи я ему не пожелала бы. Да, так оно и лучше, — повторила она и уставилась на пламя.