Костры амбиций
Шрифт:
— И что-нибудь получается?
— Конечно. Парочка таких рейдов, и они перекидываются в другой квартал. До того дошло, что едва наш фургон показывается из-за угла, как они изо всех щелей разбегаются. Это как когда сносят дом: не успеют строители динамит рвануть — глядь, по улице крысы побежали. Надо бы, чтоб кто-нибудь разок с собой кинокамеру захватил. Прямо толпы, к хренам собачьим, по улицам бегут.
— О'кей, — сказал Вейсс. — Стало быть, эти двое парней, которых вы подцепили, знают Роланда Обэрна?
— Ага. Они там все знают Роланда.
— О'кей. И что же — то, что вы нам рассказываете, Роланд лично им говорил или они это где-то слышали?
— Нет, это у них слух такой ходит.
— В кругах крэкеров Бронкса, — уточнил Вейсс
— Да,
— О'кей, дальше.
— В общем, говорят, что пацана этого, Генри Лэмба, Роланд встретил случайно, когда тот шел в заведение «Жареные цыплята по-техасски» и увязался за ним. Роланд любил над этим пацаном измываться. Лэмба они между собой считают паинькой, маменькиным сынком, который не ходит «тусоваться». Не слоняется по улицам, не участвует в ихних делах. Ходит в школу, ходит в церковь, хочет поступить в колледж, в переделки не попадает — словом, для тех кварталов чужой. Его мать копит деньги на покупку домика в Спрингфилд-Гарденс, а иначе бы они вообще там жить не стали.
— Но это вы не от тех двоих узнали?
— Нет, это мы выяснили еще до того.
— Давайте все-таки ближе к тем двум черномазым и к тому, что говорят они.
— Я просто хотел вам задний план, что ли, обрисовать.
— Хорошо. Теперь давайте передний.
— Ладно. Короче, Роланд идет по Брукнеровскому бульвару с Лэмбом. Они проходят мимо пандуса у Хантс-Пойнт авеню, Роланду на глаза попадается какой-то хлам на мостовой — покрышки, баки мусорные или еще что, и он понимает: кто-то здесь побывал, машины останавливал. Ну, он и говорит Лэмбу: «Секи, я тебе ща покажу, как обнести машину». Лэмб отнекивается, и Роланд говорит: «Да я ничего такого не буду, только покажу тебе, как это делается. Не боись». Он к пацану нарочно цепляется — дескать, маменькин сынок и тому подобное. Ну, пацан вышел с ним на пандус и не успел оглянуться, как Роланд уже швырнул покрышку, или бак, или еще там что на пути машины, этого обалденного «мерседеса», а там как раз и ехал Мак-Кой с какой-то бабой. Этот охломон хренов — в смысле Лэмб — стоит и смотрит. От такого расклада у него уже полные штаны, но и убегать страшно — из-за Роланда, который все это только и затеял, чтобы показать, какой Лэмб слабак. Но тут что-то наперекосяк пошло, потому что Мак-Кой и эта женщина ухитрились к чертовой матери оттуда смотаться, а Лэмба сбило машиной. Так, во всяком случае, выходит по уличным слухам.
— Н-да, ну и версия. Но вам хоть кого-нибудь удалось найти, кто бы сказал, что сам все это слышал от Роланда?
Тут вмешался Берни Фицгиббон:
— Эта версия объясняет, почему Лэмб, когда попал в клинику, ничего не сказал о том, что его сбила машина. Не хотел, чтобы его посчитали участником попытки ограбления. Он хотел, чтобы ему только руку вправили и отпустили домой.
— Угу, — отозвался Вейсс, — но мы-то ведь только и имеем что версию, которую нам преподносят двое черномазых. Эти ребятки не понимают разницы между тем, что они слышат, и тем, что им слышится. — С клоунской ухмылкой он покрутил пальцем у виска.
— Все-таки, по-моему, стоит это проверить, Эйб, — сказал Берни. — Надо бы все же этим подзаняться.
Крамер встревожился, почувствовал гнев и обиду — обиду за Роланда Обэрна. Из них-то ведь никто не потрудился узнать Роланда так хорошо, как он. Роланд, конечно, не святой, но парень неплохой и говорит правду.
— Проверить, конечно, не вредно, — сказал он Берни, — но я, кажется, знаю, откуда берутся такие версии. На самом-то деле это версия самого Мак-Коя. Мак-Кой ее запустил в «Дейли ньюс», а оттуда на телевидение. Я к тому, что в народе она уже известна, ну и принялась в какой-то мере. Она снимает один вопрос, но поднимает десять новых. Например, зачем Роланду пытаться обнести машину в паре с пацаном, которого он знает как хлюпика и слюнтяя? Да и Мак-Кой — если он жертва попытки ограбления и в неразберихе сбил одного из нападавших, почему сразу не обратился в полицию? Ему бы это — вот так, — Крамер прищелкнул пальцами, про себя отметив, что говорит как-то очень уж раздраженно.
— Согласен,
— Торопиться надо, — с нажимом проговорил Вейсс.
Крамер поймал направленный на него внимательный взгляд Берни, Черные ирландские глаза смотрели с осуждением.
В этот момент телефон на столе у Вейсса издал три басовитых гудка. Вейсс встал, подошел к столу, снял трубку:
— Да?.. О'кей, соедините… Нет, «Сити лайт» еще не видел… Что? Вы шутите!..
Повернувшись к столу заседаний, он сказал Берни:
— Это Милт. Думаю, с версией этих черномазых можно пока подождать.
Мигом появился Милт Лубелл — глаза квадратные, еле дышит, в руке свежий номер «Сити лайт». Он положил газету на стол заседаний. Всем бросился в глаза заголовок на первой странице:
ТОЛЬКО В «СИТИ-ЛАЙТ»
ДЕЛО МАК-КОЯ: ВДОВА ФИНАНСИСТА -
ТА САМАЯ ТАИНСТВЕННАЯ БРЮНЕТКА
Мак-Кой на похоронах: «Спаси меня!»
Строчка понизу страницы гласила: «Репортаж Питера Фаллоу с места событий. Фотографии — стр.3, 4, 5, 14, 15».
Все шестеро, стоя, опершись ладонями о столешницу, склонились над газетой. Головы сошлись над эпицентром, которым был заголовок.
Вейсс выпрямился. Его лицо приняло выражение, какое бывает у человека, который понял, что ему выпало вести за собой других.
— Ладно, мы вот как сделаем, Милт. Звоните Ирву Стоуну на Первый канал. — Затем одним духом он перечислил фамилии пяти других журналистов, ответственных за новости, идущие по остальным каналам. — И позвоните Питеру Фэллоу. И этому Фланнагану из «Ньюс». А скажете им вот что. Эту женщину мы допросим, и очень скоро. Это официально. А неофициально скажите им, что если она та самая, что была с Мак-Коем, то над ней уголовная статья, потому что она вела машину после того, как Мак-Кой сбил пацана. Скрылась с места происшествия и не заявила. Сбили и сбежали. Он сбил, она сбежала. О'кей?
Затем, повернувшись к Берни:
— А вы, ребята… — он окинул взглядом и Крамера, и Мартина с Гольдбергом — дескать, и вы тоже, — вы, ребята, возьметесь за эту женщину и скажете ей то же самое. «Мы очень сожалеем, что у вас умер муж и т д., и т.п., и пр., но нам необходимо быстренько задать вам кое-какие вопросы, причем если вы та самая, что была в машине с Мак-Коем, то вас ожидает куча неприятностей». Но если она захочет про Мак-Коя рассказать чистосердечно, мы гарантируем, что против нее обвинение выдвинуто не будет. — И Крамеру:
— На это сперва особо не нажимайте. Да ну, к черту, вы и сами знаете, как в таких случаях делается.
К тому времени когда Крамер, Мартин и Гольдберг подъехали к дому 962 по Пятой авеню, тротуар там стал похож на лагерь беженцев. Телеоператоры, радиорепортеры, корреспонденты газет и фотографы сидели, слонялись и околачивались — все в джинсах, свитерах, куртках на молнии и в туристских башмаках, которые последнее время вошли у этой публики в моду; набежавшие по такому случаю бездельники и зеваки были одеты не лучше. Полицейские из 19-го участка установили у подъезда в два ряда синие козлы специальных заграждений, чтобы оставался проход к дверям для жильцов дома. Поодаль стоял постовой в форме. Для здания такой величины — высотой в четырнадцать этажей и длиной полквартала — подъезд особой роскошью не отличался. Тем не менее его вид говорил о больших деньгах. Дверь была одностворчатая, с зеркальным стеклом, окантованная начищенной до блеска тяжелой медью; стекло предохраняла медная решетка, затейливая и тоже сияющая. От двери и до самого поребрика над тротуаром тянулся навес. Его поддерживали медные столбы с медными стержнями-подкосами, опять-таки сияющие как чистое золото. Огромный объем тупой ручной работы, вложенной в блеск полированной меди, лучше любых финтифлюшек говорил о больших деньгах. Заметив за дверным стеклом силуэты двоих швейцаров в галунах, Крамер вспомнил рассказ Мартина о том, как он ходил в гости к Мак-Кою.