Костры партизанские. Книга 1
Шрифт:
— Садись и ты с нами.
Незнакомец немедленно вклинился между Григорием и Юркой, ловко извлек из кармана солдатскую ложку, обжигаясь, попробовал варево и сказал:
— Мирово!
Григорий стукнул нового соседа ложкой по каске:
— Сними кастрюлю.
— Как двину, — начал тот, неся ко рту ложку, но Григорий локтем так саданул его в грудь, что тот запрокинулся.
Казалось, его естественным движением будет схватиться за автомат, однако он лишь сказал:
— Орднунг!
Потом
— Штука добрая.
— Не лапай, — отрезал тот и левой рукой прижал автомат.
— Граждане, будьте взаимно вежливы. — подражая кому-то, призвал Григорий.
— Дайте человеку поесть, — прервал пикировку Василий Иванович.
Чугунок выскребли — мыть не надо. Закурили. Тогда Каргин и спросил:
— Кто будешь?
— Сазонов Федор… Из плена удрал, к своим пробиваюсь.
Каргин отрывисто спрашивал, в какой части служил Сазонов, когда и как в плен попал, где автомат добыл, а Василий Иванович только слушал скупые ответы. И чем больше слушал, тем больше ему нравился этот ершистый парень: нет в ответах ни хвастовства, ни любования муками, через которые пришлось пройти. Одна только обнаженная правда, ставшая от этого во много раз сильнее, звучала в них.
Даже не соврал, сознался, что, не выстрелив и единого раза, в плен попал.
— Да, жизнь твоя, что и говорить, вовсе не сахар-медович, — подвел итог Григорий.
— А твоя слаще? Сейчас весь наш народ полынь жует, — ответил Федор и сразу перешел в наступление: — К зимовочке готовитесь? Гляжу, капитально окопались, вокруг грибочки на ниточках сушатся. А маринованные есть? Беда люблю.
Каргин будто не заметил издевки:
— Хлеб-соль с нами ломал, а прочее? К примеру, мы на задание идем, а ты? Поди, притомился с дороги?
Федор молча встал из-за стола, надел плащ, каску, проверил, свободно ли ходит затвор автомата, и ответил:
— Орднунг!
Скоро у землянки остались лишь Василий Иванович и Павел.
— Кажись, солдат стоящий, — сказал Павел, когда спины товарищей скрылись за стволами деревьев.
Василий Иванович был такого же мнения, но из осторожности промолчал: жизнь уже не раз учила, что первое впечатление может обмануть.
— Не, этот надежный, — будто разгадал его мысли Павел.
Ровно шумели вершинами ели, словно заверяли, что все образуется, все будет хорошо. Лишь белка недовольно цокала, возмущаясь медлительностью людей, которые поели, но почему-то не уходят из-за стола. А те не замечали ее, те не думали залезать в землянку: может, последний солнечный денек выдался?
Глава шестая
ОКТЯБРЬ
Сообщение Виктора о том, что немцы дошли до самой Москвы и вот-вот начнут ее решительный штурм, Василий Иванович встретил внешне спокойно. И спросил, как показалось Виктору, о мелочи, недостойной внимания сейчас:
— Говоришь, Авдотьин приемыш поддержал деда Евдокима?
— Ага… Дескать, господин староста лучше знает, какой скот ему брать.
— Гад он ползучий — вот и вся его характеристика! — моментально вынес Григорий окончательный приговор.
— Заарканить веревкой и сюда! — поддержал его Юрка.
— А на хрена нам он здесь сдался? — спросил Каргин. Он, по обыкновению, сидел рядом с Василием Ивановичем. — Считаю, убьем одного гада — Москве легче не станет.
— Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает, — не сдавался Григорий и с надеждой посмотрел на приятеля. И тотчас же, как бывало уже не раз, Юрка поспешил на помощь, закивал взлохмаченной головой:
— Мы одного кокнем, другие — второго, а во всесоюзном масштабе какая картина проявится?.. А ты, Орднунг, чего молчишь? От спора с начальством прячешься?
Федор Сазонов сидел немного на отшибе и старательно протирал тряпицей блестящий затыльник автомата. Казалось, никого и ничего не существовало для него, кроме автомата, но ответил сразу и категорично:
— Убил даже одного врага — уже польза.
— Между прочим, здесь есть комиссар и командир, так что чего митинговать? — будто нехотя опять вступил в разговор Каргин.
Виктор заметил, как недовольно переглянулись Григорий с Юркой, как обиженно насупился Федор; этот даже вроде бы выругался, беззвучно шевеля губами.
— А я, командир, считаю, что пока, — Василий Иванович особо выделил слово «пока», — что пока все имеют право высказывать свое мнение. Даже спорить. Ведь, как говорится, в споре рождается истина. А вот потом, когда найденное решение примет форму приказа, вот тогда все споры оборвутся сами собой.
Каргин уставился на свои руки, безвольно лежавшие на коленях, и ответил тихо и с таким спокойствием, что все поняли — это его окончательное мнение:
— Споры на военной службе — что окурок на сеновале. В армии, как в семье, один командовать должон. Что сказал он — исполняй, не рассусоливай.
— А демократия где? — вкрадчиво спросил Григорий и сразу же взвился до крика: — Помню, еще мальчонкой бегал, партийная чистка была. Вот там одному типу — демократии зажимщику — дали за это самое, так дали! Не чихай и не кашляй!