Костычев

Крупеников Игорь Аркадьевич

Период начала семидесятых годов прошлого столетия не прошел для Костычева бесследно и в чисто научном отношении. Он продолжал работать в области теории агрономии, стремился сближать эту теорию с запросами и достижениями прежде всего русской сельскохозяйственной практики. Его критический ум мужал и все глубже проникал в наиболее жгучие вопросы агрономической науки.

Большое внимание привлекла к себе опубликованная в 1872 году статья Костычева «О жизни и возделывании красного клевера». В ней ученый обобщил большое количество практических наблюдений по выращиванию этого вида клевера в разных местностях России и в других странах земного шара.

Красный

клевер, утверждал Костычев, можно с успехом возделывать в нечерноземных местностях с самой различной природой и «а разных почвах. Но существует много сортов красного клевера, и для каждой местности, с учетом ее природных особенностей, должен быть выбран подходящий сорт, лучше всего туземный, приспособленный к здешней почве и климату. Костычев убедительно показывал преимущества местных сортов и высмеивал стремление многих русских помещиков обязательно покупать семена трав у заграничных фирм.

«Нужно заметить, — писал Костычев позднее в работе «Возделывание важнейших кормовых трав и сохранение их урожая» (1886), — что и посевной красный клевер, происходящий из разных стран, имеет неодинаковое достоинство, представляя особые породы. В особенности следует указать на американский красный клевер, семена которого в последнее время привозили в Западную Европу, ожидая особенных выгод от этого сорта. Оказалось, однако, что американский клевер во всех отношениях хуже европейского».

Костычев предлагал некоторые новые приемы повышения урожайности красного клевера, показывал, какое огромное значение для этой ценной культуры имеет правильно организованная борьба с сорняками.

Но его занимали и другие проблемы агрономической науки и практики. Он всегда с большим вниманием относился к вопросам механизации сельского хозяйства, к применению машин в земледелии, он видел в этом один из путей избавления земледельца от изнурительного ручного труда.

В. И. Ленин в своей книге «Развитие капитализма в России» отмечал, что, в связи с разочарованием помещиков в применении заграничных машин, интерес к ним в середине шестидесятых годов упал и вновь проявился лишь в конце семидесятых годов. В период между этими двумя вспышками интереса к земледельческим машинам в журналах нередко можно было встретить статьи, вообще опорочивающие идею использования машин в сельском хозяйстве.

В конце шестидесятых годов русский агроном Андрей Романович Власенко сконструировал конную зерноуборочную машину типа комбайна, названную изобретателем «жнея-молотилка». Официально было признано, что машина Власенко «вымолачивала зернo вполне удовлетворительно». Но одновременно многие агрономы из числа разочарованных в машинах высказывали мнение, что «машины зерноуборочные в дело не пойдут». Критики машинной уборки хлеба обосновывали свое мнение такими соображениями: хлеба надо убирать рано, до их полной спелости, ибо зерно должно дозревать в снопах, это будто бы повышает его качество. Но солома в это время еще не сухая, и машинная уборка затруднена. Позже солома «созревает», и уборка облегчается, но зерно безвозвратно теряет свое качество.

Костычев по литературе хорошо был знаком с новейшими русскими и заграничными научными работами о химических изменениях, происходящих в растениях при их созревании. В «Земледельческой газете» он публикует несколько полемических статей, в которых доказывает преимущества машинной уборки, заменяющей тяжелый ручной труд. «Общепринятое мнение, — писал он, — что при созревании зерен увеличивается количество клетчатки и уменьшается

количество крахмала, несправедливо. (Количество крахмала в зернах увеличивается, а количество воды уменьшается до окончания их зрелости. Количество прочих веществ остается постоянным».

Костычев в своих статьях также настаивал на необходимости немедленного внедрения машины Власенко в сельское хозяйство. Эта машина была сконструирована преимущественно из деревянных частей и состояла из режущего аппарата, молотилки и особого ларя, куда сыпались зерно и мякина. Машина приводилась в движение тремя лошадьми и обслуживалась двумя рабочими; дневная ее производительность составляла 4 десятины, тогда как для уборки хлеба с такой площади серпом понадобилось бы 20 рабочих дней.

Несмотря на высокую эффективность машины и энергичную поддержку, которую оказали Власенко передовые агрономы — П. А. Костычев, В. В. Черняев, А. П. Людоговский, зерноуборочная машина в царской России в дело не пошла. Спустя 11 лет после изобретения Власенко американские конструкторы создали комбайн такой же производительности, который, однако, был значительно менее экономичен: он приводился в движение 24 мулами и обслуживался семью рабочими.

Костычев хорошо владел немецким языком, он уже зарекомендовал себя как опытный переводчик немецких агрономических сочинений. В 1872 году крупный петербургский книгоиздатель Девриен поручил ему перевести книгу Натузиуса «Лекции о скотоводстве и познании пород». Костычев никогда специально не интересовался животноводством и эту работу согласился выполнить только потому, что сильно нуждался в деньгах.

Костычев взялся за дело и быстро его закончил. Книга Натузиуса не произвела на переводчика большого впечатления. Она была довольно посредственной и целиком предназначалась для условий Германии. Что могли почерпнуть здесь русские животноводы, Костычев не мог понять. Но издателю перевод понравился, и книга была напечатана.

Вскоре последовал новый заказ, на этот раз более интересный. Издатель предлагал перевести книгу известного немецкого ботаника и агронома Лангеталя «Руководство к познанию и возделыванию сельскохозяйственных растений».

— Возьмитесь сначала за первый том, в котором описываются хлебные злаки. И точно придерживайтесь немецкого оригинала, — сказал Девриен переводчику.

Ознакомление с книгой Лангеталя показало Костычеву, что ее автор является большим знатоком немецкого сельского хозяйства. Сочинение было интересным, но для русских читателей его следовало переработать. Такое предложение Костычев и сделал издателю. Тот об этом не хотел и слышать, но потом согласился на небольшие изменения. Костычеву пришлось много поработать над переводом. Лангеталь описывал сорта хлебных злаков, культивируемые в Германии, переводчик заменил их русскими сортами. В 1876 году книга, снабженная хорошими рисунками, вышла в свет. Она имела большой успех у покупателей.

Пристрастие к переводным агрономическим книгам было выражением того низкопоклонства и раболепия перед всем иностранным, которые были свойственны правящим классам царской России, особенно дворянам-помещикам. Конечно, и в западноевропейских странах печатались в то время ценные для науки и практики сочинения по сельскому хозяйству, но в целом состояние агрономической науки за границей не было блестящим. Это была пора начавшегося кризиса некогда гремевших теорий Либиха.

Академик В. Р. Вильямс прекрасно охарактеризовал этот период истории западноевропейской агрономии: