Косыгин
Шрифт:
Фалин вспоминает слова президента ЧССР Людвика Свободы, боевого генерала, который в годы Великой Отечественной войны создал первую иностранную часть Красной армии — отдельный Чехословацкий корпус. Чехи и словаки вместе с советскими воинами мужественно сражались за освобождение Украины, штурмовали Карпаты, с победой вернулись на Родину. «Ни при каких условиях не вводить в дело войска, — убеждал своих советских товарищей Свобода. — Что угодно, только не войска; интервенция перечеркнет симпатии народа к России».
Не прислушались. Потому что веровали только в одно право — право силы.
Дальше
Валентин Фалин оставил впечатляющую картинку этих переговоров.
«По запотевшим, как окна в бане, лицам советских и чехословацких дискутантов, время от времени проскакивающих мимо нас в приемной, видно, что в зале заседаний Политбюро в Кремле жарко. Объявляется перерыв. Он очень нужен не столько для того, чтобы проветрить помещения, сколько для переключения регистров в настроениях. Самое неприятное друг другу сказано. Теперь надо искать себя в будущем…
Второй акт сидения завершается согласием чехословаков на совместный протокол. Имелся ли у гостей, если слово «гость» уместно, выбор? Высказывание Б. Н. Пономарева: «Если вы не подпишете сегодня, то сделаете это через неделю. Если не через эту неделю, то следующую. Если не через следующую, то через месяц», — что-то значило».
«Гостем» в этой компании можно было назвать лишь Свободу. 23 августа президента встретили в аэропорту Внуково-2 со всеми почестями. В открытой машине рядом с ним помахивали москвичам Брежнев, Подгорный, Косыгин. Президент ЧССР еще не знал о судьбе первого секретаря ЦК КПЧ Дубчека, председателя правительства Черника, других товарищей, которых накануне советские десантники арестовали в Праге. И потому он сразу же спросил Брежнева: «Где Дубчек сейчас находится?» — «Жив, здоров», — утешил главу дружеского государства Леонид Ильич. Начальник секретариата президента ЧССР Клусак спрашивает о Чернике, Смрковском, Шпачеке, Цисарже.
«Брежнев.Цисаржа у нас нет, он в Чехословакии.
Клусак.У кого?
Подгорный.У нас его нет, мы его не трогали. Есть такая категория людей, которые, когда чувствуют за собой, что кошка сало чужое съела, они прячутся…
Брежнев.Цисаржа нет, это мы по-честному говорим.
Подгорный.Шпачек у нас…
Клусак.Может быть, пригласить Кригеля и Шпачека, чтобы они тоже участвовали?
Брежнев.Не надо. Они будут жить на даче. Живут на даче — и пусть живут.
Клусак.Они могут сами поставить этот вопрос.
Косыгин.Поставят — мы им ответим.
Брежнев.Неужели Чехословакия будет бороться за Кригеля, если приехала такая делегация?
Клусак.Их нужно будет освободить.
Подгорный.Давайте считать, что пока их у нас нет.
Брежнев.А через некоторое время они приедут.
Подгорный. Они не арестованы у нас». (РГАНИ. Ф. 89.Оп. 38. Л. 1, 9, 17.)
Кригель, о котором так пренебрежительно отозвался Леонид Ильич, — член президиума ЦК КПЧ.
К переговорам присоединяется Густав Гусак, в то время первый секретарь ЦК компартии Словакии, будущий президент ЧССР, первый секретарь ЦК КПЧ. В нынешней Чехии, в современной Словакии его считают чуть ли не предателем национальных интересов. Явно несправедливые обвинения. Он перед своими державными собеседниками не прогибался. Говорил по-словацки, хотя хорошо знал русский.
«Гусак.Руководство словацкой партии и правительство Чехословакии поручили мне прежде всего потребовать, о чем уже говорил наш президент т. Свобода, освободить арестованных руководителей и создать возможность для нормальной деятельности партийных и государственных органов.
Во-вторых, нужно было бы, чтобы эти — и государственные и партийные органы могли проводить деятельность в Чехословакии. В настоящий момент это еще невозможно. Сейчас заняты правительственные здания. Не работает телефонная связь. Нависла угроза над снабжением и производством. Короче говоря, сейчас в Чехословакии нет условий для нормальной работы правительства и других органов» (там же. Л. 38–39).
В тот же день, 23 августа, Брежнев, Косыгин, Подгорный и Воронов, Председатель Совмина РСФСР, встречаются с Дубчеком. И здесь чуть ли не половина беседы об арестантах.
«Брежнев.Как чувствует себя т. Черник?
Дубчек.Плохо, как и все.
Подгорный.Здоровье плохое или настроение?
Дубчек.Тяжело…»
Через некоторое время Дубчек спрашивает, приедет ли Черник.
«Брежнев.Да, сейчас приедет.
Дубчек.А Смрковский?
Брежнев.Часа через два. Все живы, все здоровы, находятся в доме отдыха.
Дубчек.У меня такое состояние — солдаты, все время под ружьем, 7 часов не мог из машины выйти, с двух сторон с автоматами, бронемашины. Вы думаете, легко это?
Брежнев.Имелась в виду безопасность.
Косыгин.На этом можно разжечь вопрос. А вопроса тут никакого нет. Я приехал в Карловы Вары и вы мне дали пять человек охраны. Я не волновался. Наоборот, я был им благодарен.
Дубчек.Тов. Косыгин, это сравнивать нельзя. Вас охраняли добровольно, а здесь насильно. Но давайте это не затрагивать» (там же. Л. 62, 88–89).
Признаюсь, в этой перепалке я на стороне Александра Дубчека. Действительно, Алексей Николаевич выбрал неудачное сравнение. Такой была обстановка на переговорах. Теперь — одним-двумя штрихами о представлениях наших переговорщиков. Все трое говорят с руководителями независимогогосударства как со своими вассалами из какой-нибудь захолустной провинции. Вот Брежнев вспоминает письмо 99 рабочих одного из пражских заводов, которое было опубликовано в советской «Правде». В нем говорилось о том, что социализму в Чехословакии угрожают правые силы, друзей Советского Союза преследуют. Да, и это было. Против авторов письма в Чехословакии развернулась настоящая травля. Брежнев на встрече со Свободой цитирует Цисаржа, секретаря ЦК КПЧ: