Кот баюн и чудь белоглазая
Шрифт:
— Видишь, горние идут! — прошептал Кот на ухо Ари, уткнувшемуся лицом в траву и закрыв голову руками. — Стая горняя. Их горностаями кличут.
Вдруг перед самым носом Кота появилась любопытная мордочка с чёрными бусинами глаз, зверёк запищал, заверещал, застрекотал, куснул Баюна острыми зубами за чувствительный нос.
— Брысь! — крикнул Кот, потирая нос.
Махая лапами, древний Кот попытался отогнать назойливого горностая. Тот залаял, запищал, тут же возле него появилось ещё несколько голодных зверьков. Они выскакивали, шипели, кусали Кота за морду. Баюн орал дурниной,
Наконец, Кот вскочил, зелёные глаза горели, он вытянул когтявые лапы, зацепил одного, самого наглого хищника. Что-то хрумкнуло, во рту у Кота зачмокало, в траву полетела шкурка с хвостом и лапками. Стая бросилась на окровавленную тушку, затем отвлеклась на перепелиный выводок.
Шуршание и писк постепенно стихали, туча уходила на закат, превращаясь в тёмное пятно, верхушки елей перестали трястись.
— На закате мыши расплодились, — заметил Кот. — Значит, жди в Европе моровой язвы. Викинги грабить франков не пойдут, будут в Балтике пастись.
— Европа — это что?
— Это земли за Чудским озером. До Гибралтарских столбов. Их так эллины назвали.
Посреди елового леса лежала возвышенность, окаймлённая плоскими холмами, стёртыми почти до основания дождями, ветром и великим Льдом. В уютной горной ложбине вода падала с гранитного уступа в глубокий омут, маленькое озерцо по берегам поросло камышом, ивой и осокой.
Над омутом, вымытым падающей водой, на
толстой ветви дуба сидел Кот. Он легкомысленно болтал лапами, на берегу стояли растоптанные красные сапоги с прорезями для когтей. Кот держал большой плетёный сачок.
Из омута, обрамлённого камышами, выглядывали любопытные пескари. Кот мырчал на них, махая лапой, и они ныряли, громко хлопая по воде хвостиками. Вдруг Кот насторожился, глаза с узким вертикальным зрачком зажглись зелёным фосфоресцирующим светом. Молниеносный взмах сачка — тонкая ручка выгнулась, во все стороны полетели солнечные брызги, в сачке барахталась большая золотистая стерлядь. Кот вынул рыбу, положил в мешок из-под съеденной домашней еды. В мешке уже лежали, переложенные травой, толстые форели и хлюпающий жабрами сазан.
Окружающий мир до самых небес наполнился звуками. Шум падающей воды перекрывался кваканьем лягушек и звоном стрекоз. Высоко в небе резко кричали молодые соколы, в ветвях деревьев, шумящих на летнем полуденном ветру, пели соловьи и скворцы. Где-то высоко, на крутых берегах речки, в зарослях осин и сосен шумели кабаны, ломало кустарник стадо пятнистых оленей, далеко, на пределе слуха мяукала большая хищная кошка. Солнце, ярко сиявшее в каком-то даже не голубом, а лазурном небе, казалось намного крупнее обычного, облака громоздились белыми дворцами и куполами, кристальный воздух
был первобытно чист и свеж. Горизонт был далёким, уходящим в бесконечность, где-то на пределе видимости, облака, казалось, касались верхушек деревьев. И только на дальнем юге над зелёными волнами деревьев высилась сторожевая башня, да высоко в небесах летел по своим делам ярко-золотой в свете полуденного
солнца молодой Горыныч. Открыв от изумления пасть, Кот проводил его взглядом, пока тот не скрылся за холмами. Становилось жарко, мешок наполнился, и Кот осторожно слез с ветви.
На склоне холма, в частом ельнике, отбиваясь от злых комаров и надоедливых оводов, Ари жёг костёр. Сушняк быстро прогорал, и мальчик подкладывал ветки — Кот сказал, чтоб углей было много. От кострища прямо в небеса шёл раскалённый воздух, дыма почти не было, тепло от углей сливалось с солнечным полуденным жаром. Ари смотрел на угли, там плясали огненные человечки, по раскалённой древесине угольков пробегали таинственные письмена на каком-то позабытом древнем языке.
Кто-то очень тихо шёл по лесу. Ари лёг на землю, затаился, прислушался. На лице его расползлась улыбка, мальчик распознал шаги Баюна, который утром ушёл на ручей за рыбой. Довольный Кот что-то тихонько мурчал, под мышкой он нёс охапку мясистых тёмно-зелёных листьев водного растения. Достав из мешка рыбу, Кот обернул их листьями, положил на угли. От вкусного аромата у Ари потекли слюнки. Кот взял сырую форель, острым когтем распорол белое брюшко, достал икру. Красным шершавым языком стал слизывать её с лапы, жмурясь от удовольствия.
Достав рыбу из костра, Кот посыпал её золой. Путники стали жадно поедать нежную мякоть, особенно старался Кот, урча и облизываясь. Ари ел рыбу, выплёвывая в траву кости, и думал о важном деле — он никак не мог придумать, как ему называть Кота. Наконец, он решился:
— Это ничего, что я вас на «ты» называю? Можно ли вас величать дядя Баюн? А то говорить «Кот Баюн» как-то не с руки. Это всё равно, что нашего пама звать «человек Папай», или ведунью «ведьма Стина».
— Ты думаешь, что Стина не человек? — удивился Кот.
— Ну, она не такая, как все, — ответил мальчик. — Она на бересте чертит резы, собирает от болезней травы, правит свадьбы. Её даже сам пам побаивается, хотя он-то никого не боится!
Кот ухмыльнулся, вспомнив мужчину, ползущего по окровавленной траве, сразу после битвы на дворе Скилура.
— Она одна живёт? — спросил вдруг Баюн, — А где её муж? Где родичи?
— Родители её неведомо где, а ведам она училась у словенского волхва. Она же не с Чудово. Она к нам пришла, пам её ведуньей и оставил, наша-то старая была. Но это было давным-давно — ещё до меня.
— Значит, она, и вправду мир повидала, — сказал задумчиво Баюн, — Не всю жизнь в чудской веси в печурке ковырялась.
— У нас деревня, — упрямо поправил Ари древнего Кота.
— Ишь, ты! Упрямый, правильный! — захохотал Кот. — Ну-ка пойди, постирай рубахи в ручье, да сапоги поставь просушиться на солнышко!
Холмистая местность осталась позади, лес опять потемнел, посуровел. Яркое летнее солнышко лишь изредка заглядывало под полог еловых ветвей, внизу было сыро, мрачно. Чем чаще росли деревья, тем выше поднимались еловые лапы, освобождая место корявым стволам с острыми сучьями, с переплетёнными сухими веточками. Они лезли в глаза, ломались в руках, сыпались за шиворот.