Кот госпожи Брюховец
Шрифт:
– Разрешите доложить, господин следователь! – Помощник пристава, капитан Билетов выступил вперед и вытянул руки по швам.
– Докладывай.
Вирхов медленно выходил из-за стола, не спуская глаз с растерянного доктора Коровкина, на лице которого застыла брезгливая гримаса.
– Сей лудильщик выбросил бабу свою из окна на мостовую. Убить хотел. Свидетель подтверждает.
– Убить? – Вирхов воззрился на хмурого мужика. – За что?
– За Ваську, ее проклятого кота, – злобно ответил непротрезвевший лудильщик. – При живом муже кота звать, орать на всю улицу, семью позорить.
– Врет он, господин следователь, – плаксиво запричитала растрепанная баба, одутловатое лицо которой было в свежих и радужных кровоподтеках. – Изверг он, кажинный день смерти жду, кажинный день пьянствует, кулаками машет... Одно утешение – Васенька, хоть синяки залижет...
– Нишкни, дура, – лудильщик повернул кудлатую голову к жене, – все равно убью. С каторги вернусь, прибью тварь поганую.
– Молчать! –рявкнул Вирхов. – Развели здесь черт знает что...
– Женщина нуждается в медицинской помощи, – сказал доктор Коровкин, – кажется, у нее сломаны ребра.
– Все равно убью, – мрачно уставившись на свои стоптанные сапоги, повторил лудильщик. – Думаете, вам все дозволено? Так вот вам – выкусите.
Он поднял к своему носу огромный кукиш.
– Никак и этот марксистской белены объелся?
О степени охватившей Вирхова ярости свидетельствовала мертвенная бледность, разлившаяся не только по его лбу и щекам, но и по едва двигающимся губам.
– Дождется бомбы папаша, – зарычал мужик. – А сынка его сам зарежу!
– Вон! – Вирхов, вне себя от гнева, отступил назад и нажал кнопку электрического звонка. – Вон! С глаз моих!
– Не нравится, правда? – выкрикнул мужик. – Глаза колет? Значится, власти все дозволено? Значится, сынок могет чужими бабами пользоваться?
Вирхов смотрел на наглую рожу мужика с омерзением, смешанным с оторопью.
Капитан Билетов кашлянул.
– Сей мужик утверждает, что баба его гуляет с сынком самого... – громким шепотом сказал он и, шагнув к Вирхову, едва слышно произнес имя высокопоставленной персоны. – За то и из окошка ее выбросил.
Вирхов побагровел. Только теперь он понял, почему младший помощник пристава, ответственный за арестантскую часть на своем участке, приволок пьяницу в следственную камеру: дело приобретало государственный характер. Увидев в открытых дверях кабинета дежурного курьера, Вирхов стукнул кулаком по столу и, судорожно заикаясь, выговорил, тыча пальцем в присутствующих:
– Э... э... э... бабу в больницу. А э... э... его на экспертизу, к Николаю Чудотворцу... Да глаз не спускать...
Курьер кликнул подмогу, и через минуту в кабинете Вирхова остались лишь помощник пристава Билетов и доктор Коровкин. Вирхов прикрыл веки, глубоко вдохнул. Потом повернулся к капитану:
– Составить донесение по всей форме. В соседней комнате бумага. Пока ведем расследование, никому ни слова – дело деликатное. Секретность должна быть полной.
– Так точно, господин следователь! Слушаюсь. – Помощник пристава, пятясь и бессмысленно кланяясь, выскользнул из кабинета.
– Присядьте, дорогой Клим Кириллович. – Вирхов указал доктору на диван. – Как вас-то угораздило попасть в эту безумную историю?
– Случайно, Карл Иваныч, совершенно случайно, – оправляя пиджак, который хотелось немедленно отправить к прачке, старинный друг следователя опустился в кожаные объятия. – Навещал сестер Шнейдер, известных акварелисток. Одна из них страдает «египетской болезнью». Нашел для нее лекарство. Да и сам едва не погиб...
– Надеюсь, лудильщик на вас не покушался? – поднял белесые брови Вирхов.
– Бог миловал, – ответил доктор, – но бабу свою едва ли не мне на голову выкинул, я чудом увернулся. Не мог оставить пострадавшую без медицинской помощи, а в кутузке пристав распорядился к вам ехать. Какой контраст с тем, что я видел в квартире своих пациенток! Кстати, они говорили о господине Глинском. Помните такого?
– Не только помню, – Вирхов встрепенулся, – но уже вторые сутки ищу. Где ж он прячется?
– Насколько я понял, он в имении князя Путятина, в Бологом. Князь занимается археологией, ведет раскопки. Господин Глинский приезжает по мере надобности для экспертиз. Он крупный специалист по материальной культуре древних времен.
– Не знаете ли случайно, когда вернется в столицу? – с надеждой спросил Вирхов.
– Вроде бы пробудет там дня два, – припомнил доктор, – скоро появится. Может быть, завтра.
– А Павел Миронович этого узнать не мог... – то ли с сожалением, то ли с укором протянул Вирхов. – Где-то прохлаждается, небось опять за Дашкой ухлестывает. А мне мифологию преподносит – якобы сотрудников Эрмитажа расспрашивает. Ни на кого положиться нельзя.
– Сочувствую вам, Карл Иваныч. Трудно работать, когда кругом безалаберность и безумие. Вам, наверное, некогда заняться Воздухоплавательным парком.
–Истинно так, – ответил тронутый сочувствием Вирхов. – Лето – пора благодатная, в столице преступлений немного, весь сброд в дачную местность перемещается. Думал, разберусь быстро. А вон как выходит. И у Марии Николаевны нет минутки, чтобы поделиться своими наблюдениями?
– Занята собственным расследованием. Карл Иваныч, если вы не возражаете, я сейчас же отправлюсь в ее бюро и попрошу, если застану, посетить вас. Да и мне надо выяснить, когда она освободится, чтобы сопроводить ее на дачу.
– Буду вам весьма признателен. Если Марию Николаевну не застанете, помогите старику еще разок – загляните в «Аквариум». Только вам и могу довериться, по старой дружбе обращаюсь со щепетильной просьбой: если обнаружите в этом логове разврата моего помощника, кандидата Тернова, гоните поганой метлой на службу.
Доктор улыбнулся, встал и кивнул в знак согласия.
– В наше время молодежь была другой, – пожаловался Вирхов. – А сейчас все считают возможным дерзить, объяснять пренебрежение службой – низким жалованьем. Как будто никогда не слышали о долге! О чувстве ответственности!