Кот и крысы
Шрифт:
– Что ж ты не ушел тем ходом?
– удивился Архаров.
– Так они его не до конца дорыли. Когда я туда угодил, он еще был тупиком. Потом засуетились - когда поняли, что в доме чужой бывает. А когда я в кавалера де Берни стрелял… промахнулся, а переполоху наделал… ну, тогда уж засуетились, как ошпаренный муравейник. Стали госпожу Пухову перепрятывать. А потом уж вы появились. Я господина де Берни в лазу под землей перехватить старался, не вышло, кого-то другого подстрелил, а меня вон -
– Сразу следовало бечь на Лубянку, - строго сказал Архаров.
– Тебя что, не приучили на службе приказы выполнять?
Степан промолчал.
– Николай Петрович, он действовал сообразно случаю, - вступился Шварц.
– Приказы были действительны при жизни господина Фомина, а его смерть переменила обстоятельства. Ради того, чтобы изловить преступника, он нарушил приказ своего господина, ибо приказ был формальный, зато преступник - живой и весьма подвижный. Он же не мог знать, что написано в письме.
– Два ведь письма было?
– вдруг вспомнил Левушка.
– Два, его сиятельству и господину Горелову, - подтвердил Степан.
– А второе где?
– удивился Архаров.
Степан вздохнул.
– Ну, говори уж, чего там!
– ободрил его Левушка, - На какую надобность ты его употребил?
За дверью раздалось сдержанное фырканье, которому ни Архаров, ни Левушка не придали большого значения: Левушка - по причине своего приятельства с архаровцами, а обер-полицмейстер - зная, что сейчас и порезвиться не грех.
– Сжег… - хмуро ответил Степан.
– Это для чего же?
– чуть ли не хором спросили Архаров с Левушкой.
– В потемках оказался, свет был нужен…
Левушка ахнул.
– Николаша, так он же просто чудом то письмо, что тебе, не сжег!
– И не чудо, я прочитал, кому которое…
– Грамоте обучен?
– уточнил Архаров.
– Барин мой учить изволили… все смеялись, что буду любовные билетики писать с моей-то плоской харей…
– А все-таки чудо, что денщик грамоте знает, - убежденно заявил Левушка.
– Моего Спирьку хоть к Шварцу в нижний подвал посади - «аза» от «буки» не отличит.
– Степан Канзафаров, стало быть, - повторил, словно накрепко запоминая, Архаров.
– Хорошо. Лежи и ни о чем не беспокойся. Сашка, нужно отписать в Санкт-Петербург, в полк - пусть там его пожитки соберут и сюда с ямщиками доставят. Подготовь письмо, я руку приложу.
– Я вернуться должен, - сказал Степан.
– Я к полку приписан.
– Над этим башку не ломай.
Шварц молча кивнул.
С тем Архаров и вышел, совершенно не беспокоясь о том, что сразу же в комнату нахально проскользнули Федька с Демкой и встали у постели, несколько нагнувшись.
Они молча смотрели на бывшего денщика, словно бы прицениваясь, а он смотрел на них тревожно: этим двум что еще от него надобно? Опять же, странные архаровские слова…
– Братцы, как же это?
– спросил их Степан.
– Теперь, когда барина моего нет…
– А вот так! Был ты денщиком в Петербурге, станешь на Москве архаровцем!
– воскликнул Федька.
– Тимофей, Клаварош, Ивановы, Скес, Яман - все сюда! Нашего полку прибыло!
* * *
Вот и кончились два этих безумных дня.
У Архарова еще хватило задора велеть Никодимке собрать все новоприобретенное имущество Вельяминова - пудру, притирания и духи, а также зубной порошок и коробочку с мушками, - и отправить с Макаркой вслед за недорослем, туда, где он проживать изволит. А потом он пошел провожать Шварца и подождал вместе с ним, пока ему найдут извозчика.
– Домой, Карл Иванович?
– спросил Архаров.
– Спать, а с утра - в Ивановскую обитель, - отвечал Шварц.
Архаров хотел было спросить - какого черта, да вспомнил. Салтычиха. Людоедка. Нечто, в воображнии Шварца являвшее образ справедливости…
– Все навещаешь?
– Навещаю.
– Есть же кому ее кормить!
– Есть, - согласился немец.
– Да я так, постоять.
И ушел, а Архаров крепко и тяжко задумался.
Шварц не врал - он собирался именно постоять. Ничего более. Бессловесно и по возможности бесшумно. Надо полагать, инокини уже знали эту его причуду и не препятствовали.
Несомненно, Шварц и Салтычиха отродясь знакомы не были. Они и в чумное лето, когда Шварц спас Людоедку от голодной смерти, хорошо коли дюжиной слов обменялись. Какого же рожна черная душа совершает эти нелепые визиты?
Молча стоит у охапки сена, прикрывающей дыру в склеп, и о чем-то ведь думает.
А внизу, на соломе, лежит растолстевшая от неподвижности, грязная и нечесаная Людоедка - тоже ведь, поди, о чем-то думает? Сказывали, сколько там, в склепе сидит, ни разу раскаяния не обнаружила…
А постояв и додумавшись до чего-то своего, умиротворенный Шварц покидает Ивановскую обитель и спускается по узкой улочке к Варварским воротам, тем самым, достопамятным.
Архаров вздохнул - возможно, Шварц таким образом праздновал торжество справедливости.
А как отпраздновать ему самому? Шайка изловлена, господину де Сартину отписано по-французски, до его ответа шулера изведают все прелести русского острога - справедливость!…
Напиться на радостях, что ли?
Архаров вернулся в сени и побрел к себе наверх.