Кот, который гулял под землей
Шрифт:
Вдруг ему ужасно захотелось съездить в Пикакс и посетить пансион ОПП. Возможно, миссис Уимзи поделится с ним ещё какими-нибудь воспоминаниями. Он привезёт ей цветов. Интересно, дежурит ли сегодня Главная Канарейка? Квиллер щеголевато подкрутил кончики усов.
В воскресный день в пансион приезжало так много посетителей, что негде даже было поставить машину. Люди болтали со своими старенькими родственниками в комнате отдыха, на крыльце или в столовой. Повсюду порхали «канарейки» в своих жёлтых халатах: помогали старикам спуститься вниз, следили, чтобы они не слишком
Ирму Хасселрич, в неизменной жёлтой куртке, он увидел в регистратуре.
– Здравствуйте, мистер Квиллер! – приветствовала она его. – Мы все читали вашу колонку, посвященную Эмме и Панкин. Это замечательно.
– Спасибо, однако похвала не по адресу. Ведь это рассказ Эммы.
– Мы читали ей этот рассказ три раза, и она даже прослезилась. Вы прекрасно передали историю, с такой искренностью и сопереживанием.
Квиллер довольно пригладил усы. Хоть он и прикидывался скромником, однако комплименты доставляли ему удовольствие.
– Можно подарить ей цветы? – Квиллер держал в руках прекрасный букет в зелёной обертке.
– Конечно. Она будет потрясена. Я вопрошу кого-нибудь привезти её в читальный зал, там тихо. Сегодня мы ужасно заняты. Кстати, на этой неделе Эмма не очень хорошо себя чувствует, и доктор разрешает видеться с ней не более десяти минут.
Когда кресло с Эммой вкатили в читальный зал, она радостно схватила Квиллера за руку. На её тонких губах дрожала улыбка.
– Спасибо… за это прекрасное… описание, – произнесла Эмма слабым голосом, запинаясь. Она казалась более хрупкой и маленькой, чем когда-либо раньше.
– Для меня было удовольствием писать этот рассказ, – заверил Квиллер, – и вот вам моё скромное «спасибо» за вашу историю о Панкин.
– Ой! – вскрикнула Эмма. – У меня никогда не было… цветов в… зелёной обёртке. Не хватало… денег… на такое.
– Скажите, после того как вы окончили колледж, вы работали в школе?
– Да. Школа размещалась… в одной комнатке… там стояла большая печка… и керосиновые лампы.
Квиллер попытался задавать Эмме вопросы, которые помогли бы ей сосредоточиться, но она отвечала неуверенно и рассеянно.
– Вы очень хорошо рассказали о Панкин. А вы помните какие-нибудь другие истории?
– Я знала… много историй… Я их записала… не знаю, где они…
– Эмма, милая, они в целости и сохранности лежат в вашей комнате, – успокоила её «канарейка» и, поймав взгляд Квиллера, многозначительно постучала по стеклышку часов. Эмма выглядела очень слабой.
– Мы увидимся как-нибудь ещё, – пообещал Квиллер. – А пока что до свидания. – Он сжал холодные руки Эммы.
– До свидания, – еле слышно отозвалась она, прижав к себе цветы.
Эмму увезли, а он отправился в регистратуру, чтобы поговорить с Ирмой Хасселрич.
– Кажется, Эмма сдаёт, – сказал он.
– Ничего подобного! – живо возразила мисс Хасселрич. – Деревенские женщины имеют огромный запас жизненных сил. – «Канарейки» всегда оптимистически отзывались о здоровье своих подопечных.
– Редакция хочет опубликовать целый цикл воспоминаний «гвардейцев».
– Шестьдесят пять, и ещё есть те, которые стоят на очереди.
– Скажите, возможно ли будет провести среди них своего рода отбор? Наверное, сестры знают, у кого из них хорошая память и кому есть что порассказать.
– Я подниму этот вопрос на встрече с администрацией в ближайшее время, – пообещала мисс Хасселрич, – но вы же не хотите, чтобы интересы одних ущемлялись за счёт других? Некоторые старики могут обидеться! Они словно дети.
«Её доброта привлекательна, – подумал Квиллер, – да и сама она так утонченно красива». Квиллера поражала эта сногсшибательная женщина. Наверное, ей уже около сорока, не замужем, живет с родителями в Индейской Деревне, посвящая свою жизнь другим людям. Квиллер случайно узнал всё это от её отца, весёлого поверенного в делах Фонда Клингеншоенов.
– Вы бы мне здорово помогли, если бы рассказали о деятельности вашей благотворительной организации. Может, мы как-нибудь поужинаем вместе? – предложил Квиллер.
– К сожалению, – ответила мисс Хасселрич, – на этой неделе я все вечера дежурю, но всё равно спасибо за приглашение.
– А в субботу вечером?
– Я бы с радостью, но в субботу у моего отца день рождения.
Квиллер заготовил уже дежурную улыбку, как вдруг его позвали:
– Мистер Квиллер! Мистер Квиллер! Хорошо, что вы ещё не уехали. – Это была «канарейка» Эммы. Она размахивала какой-то сумкой. – Эмма хочет, чтобы вы хранили эти вещи у себя.
– Что это за вещи?
– Всякие памятные безделушки и некоторые истории из её жизни.
– А почему она не передаст это своей семье?
– Её семье они не очень-то интересны, и Эмма говорит, что вы лучше знаете, как с ними поступить. Там есть коробка из-под конфет, которую ей подарил муж на День святого Валентина семьдесят лет назад.
– Передайте Эмме мою благодарность, – растроганно произнёс Квиллер. – Скажите, что я напишу ей письмо.
Когда он обернулся, чтобы закончить разговор с Главной Канарейкой, вместо неё за стойкой стояла менее важная особа в жёлтом халате.
– Мисс Хасселрич ушла на собрание, – сказала особа. – Ей что-нибудь передать?
Передавать было нечего. Квиллер распрощался и пошёл к машине. «Что я вообще здесь делаю? Сидеть бы мне в Центре и работать криминальным репортёром», – думал он на ходу.
Сумка и её содержимое сразу же привлекли внимание Коко, живо интересующегося всем новым в доме. Вещи миссис Уимзи, семьдесят лет пролежавшие на ферме, наверное, несли в себе какой-то притягательный для него аромат. Среди записных книжек, конвертов и всяких бумажек лежала коробка из-под конфет, обтянутая выцветшей красной парчой. На крышке коробки жёлтым контуром было выложено сердечко: трогательное воспоминание о былом счастье. Квиллер положил бумаги обратно в сумку и поставил коробочку на стол вместе с другими безделушками. Коко тщательно обнюхивал каждый дюйм старой ткани и стучал хвостом по столу Шлёп-шлёп-шлёп .