Кот, который сдвинул гору

Браун Лилиан Джексон

Коко возбужденно ходил взад-вперёд с важным видом. Юм-Юм играла роль ошеломлённой зрительницы.

– Всё в порядке, она открывается! – сказал им Квиллер, повернув ключ и открывая дверь. Коко ринулся в потайную комнату, Юм-Юм последовала за ним своей царственной походкой. В комнате было темно, но, щёлкнув выключателем на стене, Квиллер зажёг сразу три лампы: на маленьком столике, на письменном столе и торшер. Судя по обстановке, они очутились в кабинете Дж. Дж. Хокинфилда.

Сиамцы, мало интересуясь окружающими предметами, устремились под стол для книг и принялись обнюхивать подстилку с надписью: «Л-ю-с-и».

– Послушай! – обратился Квиллер к Коко. – Весь твой спектакль

был из-за этого? Вот для этого я напрягал спину, двигая пятьсот фунтов цельной ореховой древесины?

Но что бы он ни говорил, он находился в личном кабинете убитого человека. Правда, на полках ничего не было, кроме комплекта сборников законов; пустой сейф стоял с раскрытыми дверцами, а стол для компьютера – без компьютера, но зато по стенам висели в рамках многочисленные дипломы и награды – свидетельства заслуг, выданные Дж. Дж. Хокинфилду. И ещё семейные фотографии.

Обнюхав подстилку, Коко запрыгнул на письменный стол и стал скрести лапами по альбому для наклеивания вырезок. Квиллер слегка оттолкнул его и открыл альбом. В эту минуту над головой прогремел раскат грома, за которым последовала яркая вспышка молнии, и свет погас. Квиллер оказался в такой темноте, какую раньше даже вообразить не мог.

СЕМЬ

– Ну, что будем делать? – спросил Квиллер своих компаньонов. Он стоял в кабинете покойника в полной темноте, слушая, как дождь стучит по крыше. Для сиамцев темнота не имела значения, но Квиллер совершенно ничего не видел. Никогда прежде он не испытывал такой абсолютной слепоты.

– Оставаться здесь, ожидая, пока починят линию, мы не можем, это ясно, – сказал он.

Пытаясь найти дорогу к двери, он споткнулся о кожаное кресло, задел компьютерный стол, но, как только наступил на кошачий хвост и услышал вслед за этим хриплый вопль, расслабился. Двигаясь осторожно, с вытянутыми вперед руками и не отрывая ноги от пола, он ударился обо что-то мягкое – пуфик! – и проворчал:

– Жаль, Коко, что ты не нашёл эту комнату до того, как я купил пуфик!

Наконец он нашел дверь в гостиную, но в её огромном пространстве ориентироваться было ещё труднее. Плохо помня, где что стоит, он знал: здесь полно ловушек в виде стульев и столов в центре комнаты. Фиолетово-голубая вспышка молнии осветила всё на полсекунды – едва ли достаточное время, чтобы что-то разглядеть, а потом стало ещё темнее. Если найти стену, подумал Квиллер, то можно по ней дойти до арки, ведущей в холл, – способ, которым пользовался старый кот Лори Бамбы, когда потерял зрение. Может, этот способ и помогал старому коту Тинкеру, росточком в несколько дюймов, владельцу сверхчувствительных усов, но не Квиллеру, который натыкался на каждый стул и ставил синяки о каждый стол, стоявший у стены.

До арки он наконец дошёл, но ему ещё предстояло пересечь широкий холл, войти в столовую, пробраться через неё в кухню и там найти аварийные свечи. Фонарик решил бы все проблемы, но его фонарик был в машине. Помогли бы спички, но он по совету доктора Мелинды бросил курить.

– Какой абсурд, – произнес он. – Зачем нужны свечи, если можно лечь спать.

Сиамцы вели себя спокойно. Вдоль стены холла, ощупью, он добрался до лестницы и поднялся по ней на четвереньках. Такой способ показался ему самым безопасным, поскольку под ногами рыскали две невидимые кошки.

С грехом пополам найдя спальню, он стащил с себя одежду, ударился лбом о спинку кровати и заполз на кружевные простыни.

Он лежал в кромешной тьме, и ему казалось, что он провёл в Картофельных горах уже неделю, а не сутки. При таком темпе жизни его три месяца по горному времени будут равны году с половиной.

По сравнению с этим жизнь в Пикаксе была медленной, без осложнений и действовала расслабляюще. Вспоминая с ностальгией о Мускаунти, с теплотой о Полли Дункан и с тоской о яблочном амбаре, превращённом в то, что он называл домом, Квиллер уснул.

Около трёх часов ночи он почувствовал тяжесть на груди и открыл глаза. Обе кошки сидели на нём, выгнув спины и не сводя с него глаз. В спальне горел свет. Квиллер прогнал кошек в их спальню, затем сонно обошёл дом, выключая свет везде, где он горел в тот момент, когда отключили электроэнергию. Три лампочки горели в кабинете Хокинфилда, и он зашёл туда, думая о том, какую тайну хранит эта комната, зачем была нужна такая секретность. Любопытство заставило его просмотреть альбом для вырезок, обнаруженный Коко, и он нашёл в нём вырезки из «Вестника Спадзборо» – передовицы, подписанные инициалами Дж. Дж. Квиллер решил, что Коко привлек клей, которым эти вырезки были приклеены, – возможно, на каучуковой основе.

Если кот питал пристрастие к клею, то Квиллер – к печатному слову. Он был готов читать в любое время дня и ночи. Сев к лампе и положив ноги на пуфик бывшего издателя, он погрузился в чтение заметок под заголовком «Редактор наводит на цель».

Что ж, название выбрано точно. Хокинфилд вёл огонь по Конгрессу, по художникам, по Налоговому управлению, по медицинской службе, по пьяным водителям, по воспитателям, по бульбикам, по профсоюзам и по шерифу. Казалось, этот человек имел безграничный запас яда. Причиной тому был характер? Или понимание, что подстрекательские редакционные статьи – залог успеха у читателей? Со своего редакторского кресла он поносил Уолл-Стрит, благотворительные программы, Голливуд, страховые компании. Он высмеивал защитников окружающей среды и борцов за права женщин. Ясно, что он был тираном, которого многие хотели бы убрать. И писал он не особо стесняясь в выражениях:

Так называемые художники и другие паразиты, прячущиеся в своих тайных берлогах на Малой Бульбе и выполняющие бог знает какие дьявольские обряды, замышляют саботировать экономическое развитие! Живущие в горах скваттеры, необразованные и немытые, еле бредут босыми ногами по грязи и при этом берут на себя смелость рассказывать цивилизованному миру, как входить в двадцать первое столетие!..

Этот человек был маньяком, решил Квиллер, просидев над этим альбомом и ещё одним таким же до рассвета. Однако к тому времени, когда он собирался лечь спать, сиамцы изъявили желание позавтракать, и Юм-Юм истошно заголосила: «Йау, йау!» Во время еды она выступала в роли матери, словно и в самом деле была поилицей-кормилицей. Казалось просто невероятным, чтобы эта изящная маленькая кошечка могла издавать такие пронзительные вопли.

– Сегодня День отца, а не матери, – упрекнул её Квиллер, открывая банку цыплят. – Я не жду подарка, но заслуживаю, чтобы со мной хоть немного считались.

День отца имел гораздо большее значение для «Тип-Топа», чем предполагал Квиллер, отправляясь в Картофельную Лощину за четырьмя накидками.

Дождь прекратился, и слабые лучи солнца блестели на деревьях и кустах. Стоя на веранде с кружкой утреннего кофе, Квиллер обнаружил, что горный воздух после дождя обостряет чувства. Стали видны детали, которых он не заметил вчера: растущие повсюду цветы, голубые сойки в вечнозеленых деревьях, цветущий кустарник на склонах гор. Дорогу в Картофельную Лощину украсили многочисленные водопады, над каждым из которых сияла радуга. Не раз он останавливал машину, давая задний ход, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем.