Кот, который всегда со мной
Шрифт:
Мы начали наше пребывание на Сицилии в туристическом, но живописном городке Таормина (где из-за проделок Нортона, особенно из-за его привычки выпрыгивать на выступ на высоте многих сотен футов у его любящего папочки чуть не случился удар, что было подробно задокументировано). На второй день я настоял на том, чтобы найти сказочный ресторан, о котором нам сообщалось. В поисках «Гандживеккьо» мы проехали добрую часть острова. Проехали — сильно сказано. Пытались проехать. Что оказалось не так просто, как говорится (впрочем, следовало бы начать с того, что выговорить это название тоже непростая задачка). Расстояние, на которое ушло бы два-два с половиной часа, там потребовалось четыре. Дороги на Сицилии такие узкие, что если не решиться вслепую обогнать ползущий по горному серпантину грузовик, есть шанс вечно тащиться за ним со скоростью двадцать миль в час. Мы же уперлись не в один грузовик, а в целых четыре, поэтому нельзя сказать, чтобы мчались. А затем заблудились (я не из тех, кто отрицает
Наконец мы нашли нужное место, и оно в самом деле оказалось сказочным. Четыре часа дороги, споров и мяуканья были тут же забыты.
Краткий экскурс в семисотлетнюю историю Гандживеккьо. Думаю, он необходим, чтобы понять влияние Нортона в исторической перспективе.
В 1363 году бенедиктинцы получили в дар 1600 акров земли и на месте деревни Ганджи начали строить небольшой монастырь. Деревни к тому времени уже не существовало, поскольку она была разрушена в ходе битвы 1299 года. Монастырь сам превратился в деревню, и я полагаю, монахи знали, что делали, потому что в какой-то момент их обитель приобрела статус аббатства. Это произошло в 1413 году, и в течение следующих 450 лет случилось множество событий: войны, нашествия, распри на религиозной почве и все такое, но для нас важен только 1856 год, когда некто Винченцо Торнабен приобрел то, что уже стало бывшимаббатством. (На тот случай, если вы считаете, что в этой книге нет образовательной ценности, сообщаю профанам в области истории, что пятью годами позднее Сицилия решила воссоединиться с Италией. Признайтесь, вы ведь считали, что Сицилия всегдабыла частью Италии?) Следующие сто лет разные Торнабен наследовали недвижимость, пока Ванда Торнабен не вышла замуж за внука Винченцо (чье имя было тоже Винченцо). Уверяю вас, что и среди Торнабен было много людей с одинаковыми именами. Подобно многим богатым сицилийским помещикам, Винченцо Ванды, которого звали Энцо (похоже, у предков Торнабен были те же проблемы, что и у меня, если требовалось отличить друг от друга людей с одинаковыми именами), после Второй мировой войны оказался на мели. К 1970-м годам он лишился большей части денег, 1450 акров земли бывшего аббатства и множества предметов великолепной мебели. Вот тогда за дело взялась Ванда. Им требовались деньги, а она владела одним великим мастерством — умела готовить. Поэтому в аббатстве теперь ресторан. Пришлось нелегко, но они выжили и сумели сохранить замечательное здание и остатки собственности. К восьмидесятым годам двадцатого века стряпня Ванды покорила сицилийцев, и хозяевам пришлось расширяться — сооружать на втором этаже огромную террасу, которая стала служить обеденным залом. В 1984 году Энцо внезапно умер, а рестораном продолжали управлять Ванда и ее дочь Джованна.
И вот в 1991 году к ним являются три уставших путешественника — двое людей и кот.
Дальше все было просто: оказавшись в итоге где надо, мы угостились лучшим в жизни обедом. Если хотите, могу рассказать подробности. Мы сидели в длинном помещении, некогда служившем террасой западного крыла аббатства, и любовались простиравшимися перед нашим взором полями восхитительного огненно-красного дикого мака. Смотрели, как поблизости разгуливают разные животные (в том числе прирученный дикий кабан), и ели неподражаемую пасту под соусом песто (один из ключевых секретов, кроме всех остальных, — пять видов толченых орехов: миндаль, фундук, фисташки, грецкие и кедровые). За пастой последовал телячий рулет с ветчиной (спрашивайте инволтини, если повезет попасть туда на обед), затем канноли — нечто совершенно невероятное, и, наконец, софичини — а что это такое, вам лучше не знать, иначе бросите все свои богатства, новорожденное дитя и полетите туда, чтобы набить этим рот. Ладно, удовлетворю ваше любопытство, только потом не жалуйтесь, что я не предупреждал. Это жареные пончики с теплым заварным лимонным кремом. Надо добавить, что особый вкус угощению придает (а также повышает уровень холестерина) то, что тесто жарится в свином сале. Моя известная своей требовательностью приятельница и литературный агент Эстер как-то заявила, что задержит очередной платежный чек от издателя, если я не научусь готовить софичини и не угощу ее.
В тот день ресторан был полон — туда нагрянула сотня немецких байкеров, поэтому все в зале, кроме нас с Дженис, говорили по-немецки и были затянуты в спандекс. Так что нам почти не удалось пообщаться с женщинами из рода Торнабен. Они говорили с нами лишь потому, что Нортон, заинтересовавшись местом, пока мы ели, стал исследовать старое аббатство. В какой-то момент к нам подбежала глава семейства Ванда и стала что-то лопотать по-итальянски. Мой запас итальянских слов состоит из следующих (большинство из них я успел употребить в этой главе): «канноли», «песто» и «чао, бамбино». Поэтому я не очень-то понял, что хотела донести до нас Ванда,
Следующие несколько дней мы провели, путешествуя по острову. Не могу сказать о Сицилии ничего дурного. Это одно из моих любимейших мест в мире по многим причинам: из-за ее красоты, культуры, кухни и относительной первозданности (скажем, по сравнению с Тосканой, которую сицилийцы шутя называют Кьянтиширом из-за ее англизированности. И даже по сравнению с моим любимым Провансом, в котором благодаря писателю Питеру Мейлу стало легче услышать английскую речь, чем французскую). Следующие несколько дней стали для меня настоящей пыткой. Я все больше и больше раздражался, так что рядом со мной стало невозможно находиться. И наконец у греческого храма в Агридженто, одного из настоящих чудес света, Дженис повернулась ко мне и спросила:
— Слушай, что ты выпендриваешься?
Я человек воспитанный и ответил ей вежливо:
— Я больше не хочу осматривать храмы, не хочу ходить по музеям, не хочу прожить больше ни одного дня чертовым туристом.
Она спокойно заговорила со мной, словно перед ней стоял вздорный и к тому же не слишком сообразительный шестиклассник.
— Так чего ты хочешь?
— Вернуться в Гандживеккьо и поесть! — ответил я.
И вот мы втроем погрузились во взятую напрокат машину и через три часа добрались до аббатства. По дороге мы время от времени останавливались и звонили узнать, открыт ли ресторан. Наконец нам ответил мужской голос:
— Pronto! [8]
— Ммм… — промямлил я. — Ланчо открыто? — Он повесил трубку.
Через двадцать минут мы позвонили снова, надеясь, что наткнемся на говорящую по-английски Джованну. Но опять ответил тот же тип. Позже мы узнали, что его зовут Пепе.
— Pronto!
— Ммм… Джованна? — сказал я.
— Si, [9] — бросил он и разъединился.
За время в пути я пять раз набирал номер, но так и не смог донести до Пепе, о чем хотел узнать. Когда мы прибыли на место, в ресторане не было ни души. Но Ванда и Джованна нас пустили и подали еще более потрясающий обед, чем пять дней назад. На этот раз они сели с нами, и мы проболтали несколько часов. Все это время Джованна переводила. Нортон, немного побыв в нашей компании, принялся бродить по округе с таким видом, словно всю жизнь провел в этом месте. Покоренная моим маленьким приятелем, Ванда (наверное, самая большая любительница животных из всех, кого я встречал) захотела с ним прогуляться, разговаривала, давала лакомые кусочки.
8
Слушаю! (ит.)
9
Да (ит.).
В конце обеда, изрядно наговорившись, когда не осталось повода задержаться хотя бы на минуту, я повернулся к Джованне:
— Вы не хотели бы написать поваренную книгу? Если у вас возникнет такое желание, я ее моментально пристрою. — В то время (как и сейчас) я работал редактором огромного издательства «Рэндом-Хаус» и время от времени мог проделывать такие штуки. Женщины улыбнулись, явно решив, что я собираюсь выклянчить у них бесплатный обед и ответили:
— Чао.
Но я не отступил. Через пару месяцев, вернувшись в Нью-Йорк (не забывайте, мы жили во Франции), выслал им договор и подыскал автора английского текста — Мишель Эванс, которая сама написала замечательную поваренную книгу и ради такого дела героически выучила итальянский язык. Мы заключили сделку.
Почти.
На самом деле сразу ударить по рукам не вышло — мы натолкнулись на серьезное препятствие. Матриарх семейства и хранительница всех рецептов Ванда не захотела издавать книгу.
По двум причинам. Во-первых, не хотела, чтобы соседи добрались до хранящихся с давних времен в тайне драгоценных семейных рецептов. Во-вторых, она понятия не имела, кто я такой, и, будучи сицилийкой, не доверяла движущим мною мотивам. Зачем мне это надо? Почему я вздумал им помогать? Что с этого получу? И тому подобное, и тому подобное…
Джованна взяла на себя пункт первый. Неделю за неделей она убеждала мать, и та начала сдаваться. Ее окончательно убедило мое заверение, что книга выйдет только на английском языке и, поскольку ее соседи говорят только по-итальянски, семейные секреты останутся в неприкосновенности.
Со вторым пунктом было сложнее. Что могло заставить Ванду поверить мне?
Разве что…
Нортон.
После долгих размышлений Ванда решила, что тот, кто путешествует с котом и любит его так, как, судя по всему, люблю я, должен быть честным человеком. И хорошим — раз у него такой замечательный, умный, воспитанный кот. Ее покорил Нортон, поэтому она пришла к выводу, что не исключено, что и мне можно доверять.