Кот привратника
Шрифт:
Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:
– Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы не понимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить! Молчите! Дайте мне говорить вместе вас.
– В таких разговорах нет необходимости, – заверил его Оуфли. – Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Помолчите и успокойтесь.
Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав, наклонился к Полу Дрейку.
– Побудь здесь, Пол, – попросил он, – посмотри, что будет. Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть – пусть работают твои уши.
– Смываешься? – спросил Дрейк.
– Есть еще срочные дела, – ответил Мейсон.
Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсон повернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался в дождливой ночи.
8
Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась. Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку – дверь отворилась. Мейсон закрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще одной открытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина. Мейсон сказал «Хэлло!». Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светом настольной лампы под розовым шелковым абажуром.
У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула, стол и книжный шкаф – грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов. Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней – через щель – Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене висело несколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнате царила атмосфера домашнего уюта. На столе – фотография Дугласа Кина в рамке.
Уинифред Лекстер сидела на кровати. Глаза ее были красны от слез. Большой персидский кот свернулся у нее под боком, прижавшись к бедру девушки, и громко мурлыкал. Когда зажегся свет, кот грациозно повернулся и уставился на Мейсона ярко горящими глазами. Потом зажмурился, потянулся, зевнул и снова замурлыкал.
– Что случилось? – спросил Мейсон.
Девушка безнадежно указала на телефон, как бы желая все объяснить этим жестом.
– А я-то думала, что посмеюсь над жизнью, – сказала она.
Мейсон подвинул стул и сел рядом. Он видел, что девушка на грани истерики, и произнес с участием:
– Славная киска.
– Да, это Клинкер.
Мейсон поднял брови.
– Дуглас съездил и взял его.
– Зачем?
– Потому что боялся, что Сэм его отравит.
– Когда?
– Часов в десять. Я его послала.
– Он говорил с Эштоном?
– Нет, Эштона не было.
– Не возражаете, если я закурю?
– И я закурю. Вы, должно быть, считаете меня ужасным ребенком.
Мейсон достал из кармана пачку сигарет, серьезно протянул ей и подал спичку.
– Вовсе нет, – сказал он, зажигая сигарету для себя. – Здесь довольно одиноко, да?
– Пока нет, но будет, – сказала она.
– Расскажите мне, как только будете готовы, – предложил он.
– Я еще не готова, – голос у нее стал тверже, но в нем все еще звучали нотки истерики. – Я слишком долго сидела здесь в темноте – и все думала, думала…
– Хватит думать, – перебил он. – Давайте просто поговорим. В какое время Дуглас Кин уехал от Эштона?
– Часов в одиннадцать, наверное. А что?
– Он там был около часа?
– Да.
– А когда же начался дождь? До одиннадцати или после?
– Ой, раньше – еще до девяти.
– Вы можете точно сказать, когда именно Дуглас принес кота?
– Нет, я вафли готовила. А почему вы спрашиваете?
– Просто пытаюсь завязать разговор, – небрежно заметил Мейсон. – Я для вас слишком чужой человек, чтобы со мной откровенничать. Вот я и хочу, чтобы вы ко мне немного привыкли. Дугласа впустил кто-то из слуг?
– В городской дом? Нет, я дала Дугу свой ключ. Я не хотела, чтобы Сэм знал, что я беру кота. Дедушка дал мне ключ от дома. Я его так и не вернула.
– Почему вы не дали знать Эштону, что взяли кота? Ведь он будет беспокоиться?
– Он знал, что Дуг едет за Клинкером.
– Откуда?
– Я ему звонила.
– Когда?
– Перед тем, как Дуг ушел.
– А когда он ушел?
– Не знаю, мы договорились по телефону, что лучше мне пока подержать Клинкера у себя. Он сказал, что будет дома, когда Дуг приедет, и велел дать Дугу мой ключ, чтобы Сэм ничего не знал.
– Но Эштона не было, когда приехал Дуг?
– Нет. Дуг целый час ждал. Потом взял кота и уехал.
Мейсон, откинувшись на спинку стула, изучал клубящийся сигаретный дым.
– Клинкер всегда спит на постели Эштона, да?
– Да.
– Еще какие-то кошки есть?
– Вы имеете в виду – в доме?
– Да.
– Нет, наверное, нет. Клинкер любую кошку выжил бы. Он ужасно ревнивый, особенно дядю Чарльза ревнует.
– Дядю Чарльза?
– Я так иногда называю привратника.
– Довольно странный он, да?
– Странный, но хороший, если узнать его поближе.
– Честный?
– Конечно, честный.
– Скуповат малость, а?
– Был бы скуповат, если бы ему было что жалеть. Он долго служил у дедушки. Дедушка всегда не доверял банкам. Когда прошел тот бум с золотом, дед чуть не умер. Он ведь копил золото. Но тогда он пошел, сдал золото и получил бумажные деньги. Это был такой удар для дедушки. Он несколько недель не мог оправиться.
– Чудак, должно быть, был.
– Да, большой чудак – и такой славный: у него было чувство справедливости.
– Судя по его завещанию, этого не скажешь.
– Нет, – возразила она. – При данных обстоятельствах это было лучшее, что он мог сделать. Кажется, Гарри меня совсем загипнотизировал.
– Гарри? – переспросил Мейсон.
– Гарри Инмен. Он казался таким прямодушным, откровенным…
– Но он таким не был?
– Как только он понял, что я ничего не наследую по завещанию, он сразу взял назад все свои слова. Наверное, боялся, что я его женю на себе.
– Есть у него деньги?
– У него хорошее место. Он зарабатывает около шестисот долларов в год в какой-то страховой конторе.