КОТАстрофа. Мир фантастики 2012
Шрифт:
– Ну да… желание есть. Хочу стать тигром, – выпалил я с ходу.
– Солидное желание, – улыбнулся Полосатый. Я никогда не видел, чтобы кот так улыбался, снисходительно, понимающе, лукаво. – Ну что ж… Ты станешь тигром однажды. Когда придет твой тигриный час.
– Хм… – сказал я недоверчиво.
– А пока – не стоит точить когти без надобности, – произнес старик.
– Мам, гляди, коты как будто разговаривают! – засмеялся Антон, сидевший на крыльце с ноутбуком. Он даже от очередной игры оторвался, глядя на нас со Стариком.
– Исполни мое желание… – сказал старый кот. – Оставь на эту ночь в мое распоряжение этот пень. А я исполню твое. Самое заветное.
– Как?
– Мы, коты, когда уходим на кошачьи небеса, перебираем когтями нити судеб. Я твою ниточку непременно
Думаете, я поверил ему?
В тот момент – нет. Я лишь фыркнул в ответ: знаем мы, кошачьи всё это сказки!
Но он был стар и почти всю жизнь провел в городской квартире.
Наверное, ему все его пятнадцать лет жизни мечталось просидеть светлую июньскую ночь на спиленном дереве, обозревать окрестности, поглядывать свысока на проезжающие машины и пробегающих собак и чувствовать себя кошачьим царем. Так что я снисходительно фыркнул – мол, я уже взрослый кот, на подобные котячьи сказки меня не купишь – и ушел в малинник.
Когда он уезжал на следующий день в сетчатой переноске-клетке, то улыбался, положив огромную морду на мягкие лапы в белых «тапочках». Глаза его были зажмурены от удовольствия. Но прежде чем исчезнуть за дверью машины, Полосатый открыл свои огромные зеленые глаза и подмигнул мне.
Я не сразу осознал, что я в округе вроде как отвечаю за всё. Поначалу я просто обегал владения и собирал дань в виде кусочков колбасы и рыбы. Наверное, только на третий год я понял, что отвечаю за порядок в квартале. Это соседский кот Савелий стал называть меня квартальным. Савелий был суперпугливым котом – страх навсегда застыл в его круглых светло-зеленых глазах. Он был серым, полосатым, но не темным разбойно-дерзким, а светло-полосатым и пушистым – избыточной пушистости и белого в нем было больше, чем полосатого – белый животик, лапы белые, все четыре, и мордочка тоже почти вся белая. И усишки у него были короткие и какие-то всегда испуганные. Он боялся всего – даже собственных хозяев, что для кота совершенно недопустимо. Если он залезал на дерево, то вниз спуститься уже никак не мог – хозяин тащил лестницу и снимал кота с ветки, а Савелий при этом громко и пронзительно мяучил. А уж к миске моей, всегда стоявшей на крыльце, Савелий подбегал, как к бультерьеру без намордника. Чуть что, он тут же скрывался где угодно, всюду, где можно скрыться, – однажды он залез в щель на веранде и там застрял – Сереже пришлось разбирать часть стены, чтобы выудить оттуда Савелия.
Едва вырвавшись на свободу из верандной щели, Савелий дал стрекача. Мне не пришлось даже отстаивать свое превосходство в драке с этим типом.
А все потому, что в доме с Савелием жила еще одна кошка – старая стерва по кличке Катька. Когда Савелия принесли в дом уже почти взрослым котом, она на него, беднягу, накинулась как мегера. Поток ее кошечьих ругательств слышно было даже через улицу. Таких сочных выражений мне за свою жизнь больше не приходилось слышать ни разу.
Я всю сцену наблюдал, сидя на старой березе, на старом скворечнике, в котором со дня моего появления в доме не поселилась ни одна пичуга. Освещенная люстрой комната с огромным панорамным окном была как на ладони. Несчастный Савелий забился в угол, жалобно мяукал, склоняя большую красивую голову набок, и под конец обделался. Но Катька была неумолима – она не желала признавать Савелия за своего. Посему белопузого красавца подняли на руки и унесли, а из-под хвоста у него сыпались какашки – признание собственной ничтожности. Я никогда не говорил Савелию, что видел его унижение. И так до конца и не понял, почему он не попытался отстоять свое достоинство, почему сразу униженно замяукал, почему забился в угол?
Итак, по одну сторону от нашего дома жил Савелий, а по другую – Лиза. Кличка к ней подходила необыкновенно. Роскошная кошка с пышными формами и еще более пышной шерстью, пятнистая, с мордочкой (так и хочется сказать – лицом) необыкновенной красоты. Глазища как блюдца – чистой незамутненной изумрудности – аккуратные ушки, маленький розовый носик, ротик тоже маленький, всегда поджатый, и всегда изумленный, полный наивности взгляд. Со всеми одинаково ласковая,
Через десять минут Джека, жалобно скулящего и несчастного, Аглая увезла на машине к ветеринару. Увезла так быстро, что не закрыла не только форточки в доме, но и створку окна на первом этаже.
О великий день! Моя Лиза неспешно высунула мордочку, потом скрылась за трепещущей занавеской, потом вновь высунула мордочку и грациозно спрыгнула на клумбу. В следующий миг я очутился рядом.
Три дня мы провели в нашем сарае – нам никто не мешал, а на вопли Аглаи, каждые полчаса кричавшей: «Кис-кис-кс, Лиза-Лиза-Лиза», или же на крик Антона: «Рыжик, чертов кот, ну где ты?» – мы не обращали внимания. Три восхитительнейших дня в моей жизни. На подгибающихся лапах я выбрался из сарая на четвертое утро. Лиза вышла (вернее, выступила с подобающим ей изяществом) следом, уселась на доске, что служила порогом сараюшке, облизнула свою белую лапку и слегка махнула мне на прощание. А потом стала умываться. Она мылась обстоятельно и долго, а я смотрел на нею с тоской, сознавая, что сейчас она приведет себя в порядок и вернется в свой дом, и нас ждет разлука на долгие дни и – возможно – месяцы.
Потом она ушла, я слышал вопль радости Аглаи за забором и печальное тявканье Джека. Я был ему благодарен даже – с его помощью эти три дня приобрели для меня совершенно особое значение. Я теперь думаю, что любой кот, дабы добиться внимания своей милой, должен победить злобного пса.
Увидев меня, старший брат кинулся ко мне со всех ног.
– Рыжик, ты вернулся! – Кажется, в тот миг Антон забыл про все пакости, что устраивал мне, забыл мои ответные мстительные выпады и готов был со мной подружиться.
Но я не простил. Вместо того чтобы принять его протянутые в дружеском жесте лапы (ну, то есть руки), я окрысился самым что ни на есть подлым образом и царапнул его по руке.
Сильно царапнул. Потому что потом были вопли и ор. И погоня с клюшкой наперевес. И еще были слезы и йод.
– Я же хотел с ним помириться! – повторял Антон и совершенно по-кошачьи шипел от боли. – Ну почему? Почему?
Я и сам не знал, зачем это сделал. Просто из вредности. Коты – они вредные и еще злопамятные. Они очень медленно все забывают. И никогда не забывают до конца.
Через месяц с небольшим они появились на свет – три чудных котенка – рыже-бело-черного окраса и один просто рыжий. Все пушистые. И у всех в перспективе милые-премилые мордашки. Рыжий был мальчиком, а остальные девочки – все в маму. Точно в маму. Глядя с высоты старой березы на барахтанье пушистых комочков в корзине, устланной детским одеяльцем, я мурлыкал от счастья. И предвкушал новый прорыв в сарай и сладкие часы в углу между старым диваном и шкафчиком для инструментов.