Котел Чингисхана
Шрифт:
И во всем своем облике статный мужик – не крепыш, не худощав, а все в самый раз. Роста Ефимий был среднего, верткий, спорый на руку. Топор держал крепко и орудовал им умело, так, что казалось – не массивный инструмент, а ножик в его руках.
Походка у Ефимия была твердой, как у атамана. А коли на лыжах надо по следу сбегать, тут и вовсе равных не было.
Ефимий был прост и доступен. Балагурил, мог часами забавлять ватажников, рассказывая о своих странствиях, о том, как ходил на Лену, о казенной службе в Енисейске. Но коли потребно бывало
– Расскажь тогда!
– Ишь чего… К словам, Кирька, надоть относиться с бережью. Не ровен час, украдешь. Сон увидать – это тебе не бурдук сварганить.
– Не упирайся, Ефимий, расскажь, – поддержали Кирьку товарищи. – Был сон – да с голком ушел. Не обеднеешь, поди?!
– Ой, не знаю, ой, не знаю!
– Эх ты, подельничек. Да и не было, поди, сна, набрехал. Ну точно, набрехал, – не унимались зимовщики.
– Не был? Как же, был, – спокойно, чуть протяжно выдохнул Ефимий. – Еще какой! Ну, слухайте, все одно от вас не отбиться.
Все замерли в предвкушении рассказа.
– Так вот, снился мне звонец и емануха!
– Колокольчик и коза?! – протянул Кирька.
– Завирай, да меру знай, – тонким голосом пискнул Михей, мужичок, приставший к ватаге по дороге.
– Кто неправдой живет, того бог убьет, а кто правдой живет, тот добро наживает, – парировал Ефимий, не глядя на Михея. – А то могу и вовсе замолчать, кажись, не напрашивался.
На Михея зашикали, и он обиженно умолк.
– Коза, браточки мои, дело верное, к дому и теплу.
– А звонец? – не выдержал Кирька.
– Знамо дело, звонец к дороге.
– А куды, уперед? Назад? – снова встрял Михей, опасливо посматривая на ватажников. Не ровен час, побьют.
– Уперед.
– Братцы, братцы, ой-е-ей! – Михей даже подскочил на чурбачке, подпрыгнул, как мячик, и снова «упал» на деревянный обрубыш. – Куда же уперед?! Там и земли-то, поди, нет.
Он нахохлился, словно петух перед боем.
– Сказ же шел – возьмем ясак и айда по домам.
– А иде он, дом-то? У какой стороны? – невесело сказал рыжий, с рыжей бородой детина по прозвищу Хват. – Откуда пришли – не ждут, куда пойдем – гостями будем. Это что ли дом?
Хват с силой топнул ногой о земляной настил зимовья.
– Не спорьте, браточки. Что вперед, что назад – дорога у нас одна по судьбе – трудная да работная.
– Верно, Ефимий, словно быки упираемся.
– Ну, ты-то, Михей, упираешься, а то как же! Все больше у печки сидишь, варево нюхаешь, – буркнул Хват, и все дружно засмеялись.
– Да, сдается, долгонько здесь просидим. Это я во сне тоже узрел. Емануха к дому. Куда денешься.
– Стоячая вода гниет, – не унимался Михей. Он никак не хотел смириться с мыслью, что в этом пустынном месте придется задержаться надолго.
– Коли начнем
– Острог! Опять, поди, приснилось. Острог! Поди, соврал? А?
Михей соскочил с чурбачка и забегал по зимовью.
– Сядь, не елозь, – поймал его Хват и усадил на место.
– Может, и вру, а только емануха- к дому, звонец – к дороге.
– А что ж дорогу с острогом связывает?
– Да ты, Михей, мало того, что шумный, так еще и слепой. Что тайга дремучая, лес непролазный? Звериный дом, а коли острог тут станет? Дорога пройдет. Глядишь, купчики объявятся. Допер?
– Эх-ма, было жилье, еда да питье, будет житье, как встал – так завытье. То-то я гляжу, атаман каждую лесину, словно дите родное, обнимает.
Все замолчали. Даже Михей – и тот притих, осмысливая услышанное.
Слова Ефимия смахивали на правду, и ее надобно было осмыслить. Одно дело – по тайге бродить, ясак брать, с братскими мены вести. А острог ставить – ого-го… Самим, своими же руками, на голой земле, не защищенной от ветров и дождей, не укрытой от вечных сибирских метелей и морозов, рубить крепость, башни дозорные, амбары, избы. И церковь! Как же без нее…
Тут было над чем призадуматься…
…К вечеру вернулись ясатчики. Ефимий сразу понял, что сбор прошел удачно. Атаман, обычно задумчивый и неразговорчивый от вечных тревог и сомнений, а еще постоянных опасностей, что на каждом шагу подстерегали сборщиков в сибирской земле, сейчас был спокойным и, кажется, даже довольным. Где-то «потерялась» знакомая и привычная складка на лбу, и глаза, точно помол одевшие, искрились. Значит, соболя, песца и белки взяли довольно.
Служилые живо разболоклись и, под нескончаемые расспросы покидав одежду у входа, уселись за стол, оглаживая от удовольствия бороды, потирая руки в предвкушении ужина в тепле, среди своих. А пока Кирька и Михей метали на стол немудреную еду, обсуждали поход.
– Ох, Ефимий, чуть не забыл, подарочек для тебя, на-ка, прикинь.
Атаман передал Ефимию лисий чебак под белкой.
– Князец Яндаш жалует тебе. Носить – не переносить. Видно, шибко ты его песнями своими пронял в прошлый раз.
Все понимающе загудели – богатый подарок и полезный.
– Теперь твоей башке никакие морозы не страшны, сны сами попрут.
– Спасибо Яндашу, справный мужик. И малахай справный. – Ефимий тут же примерил обновку под одобрительные возгласы товарищей.
– Атаман, дозволь слово.
– Говори, Михей, дозволяю, коли слово. Но, знаю, ты у нас велеречив шибко. В слово-то не уложишься.
Зимовщики дружно засмеялись.
– Он в словах своих, как заяц в тайге – прыг-скок.
– Лиса, лиса, уж больно хитрован.
– Нас-то он уже уморил своими расспросами, пока вы у ясашных пропадали. Пришло время за вас взяться. Держись, атаман, – пробасил Хват.
Атаман был явно в хорошем настроении и махнул рукой, делая знак, чтобы все замолчали.