Котенок и незнакомец
Шрифт:
Я усмехнулась. В кроссовках, джинсах, черной толстовке и тонком бежевом пальтишке уже погода не казалась такой противной и холодной. К тому же периодически выглядывало солнышко.
Ломбард. Пятьдесят пять тысяч. Неплохо. Мало, но неплохо. Вот он и старт. Осталось лишь смелости набраться.
Я поехала забрала Егора. Хорошо, что его вещи остались в больнице, когда мы его туда привезли. Лечащий врач был против, чтоб я прерывала лечение. Но я его не стала слушать. Еще два дня назад он уверял меня, что сделано все возможное в их силах. А сейчас начал говорить о каких-то дорогих европейских препаратах. Я его слушала и не верила ему. Написала, что забираю под свою ответственность и уехала с Егором.
Увидев сына, я еле сдержала
Поднесешь кружку к губам будет пить, не поднесешь — просить не станет. Больше всего поражали стеклянные глаза, в которых не было и проблеска жизни.
— Ничего, Егор. У нас все с тобой получится. Начнем жить сначала. Ты оттаешь. Все будет хорошо. — Веду его за руку, а слезы так и наворачиваются на глаза. Но плакать нельзя. Нужно держаться. — Мы с тобой уедем туда, где нас больше никто не будет обижать. Станем с тобой сильными-сильными. И никто нам не будет страшен.
Метро переполнено людьми. Их столько, что на платформе образуется очередь из желающих попасть в вагон. Душно. Говорят, в метро нет отопления. Мол, здесь тепло от людей, которые ежедневно пользуются транспортом. В это можно поверить. Людей очень много. В вагоне стоим тесно прижавшись друг к другу. В нос ударяет запах парфюма. Слишком ядовитый для аромата. Хочется зажать нос. Отворачиваюсь. Сразу утыкаюсь носом в меховой воротник чужой куртки. Какие меховые воротники? Месяц март. Снег сошел с улиц. Забыла, что это в Москве нет снега. Его очищают с улиц старательные дворники, которые мешают спать гражданам тем, что начинают скрести снег в пять утра. А в Подмосковье еще снег стоит. Об этом я узнаю из разговора двух женщин, которые делились этой новостью на половину вагона. Они говорили громко, чтоб перекричать шум, что возникал во время движения поезда. Почему нужно было говорить при звуке похожем на рев реактивного двигателя для меня осталось загадкой.
Я отвыкла ездить в метро. В последний раз это было в школьные годы. Теперь же такое скопление людей пугало. Поезд остановился в туннеле. Резко. Мы валимся вперед, но упасть не получается. Слишком плотно стоим друг к другу. Страшно. Невольно начинаешь нервничать. В голову лезут неприятные мысли. Теракт? Авария? Ты находишь под землей откуда трудно выбраться. Когда едешь в машине такого страха нет, если не заезжать в Лефортоыский туннель. Он длинный и напоминает путь в метро. А так, ты всегда знаешь, что в случае аварии сможешь выбраться. В метро этого нет. Тут сплошные туннели. Темные. С рельсами, которые под напряжением. Страшно. До выхода на поверхность далеко. А есть платформы с глубоким залеганием. Там на эскалаторе подниматься минут пятнадцать. Едешь, едешь, а поверхности все не видно. Только лесенка, поднимающаяся вверх. Я говорю: муравьи. Город муравьев.
Поезд двигается. Дергается. Теперь мы валимся в другую сторону. Набирает ход. И вот, уши вновь закладывает от шума. Кольцевая. Переходы, переходы. Вокзал. До него я добралась с дрожью в ногах. Усталость, стресс, страх — все навалилось. Очередь в кассу. Город большой. Много жителей, много приезжих и проезжающих транзитом. Теперь билет на любое направление можно купить в любой кассе любого вокзала. Не как раньше, когда, чтоб уехать в Санкт — Петербург на соревнования, нам пришлось ехать на Ленинградский вокзал и покупать билеты в кассе именно того вокзала. Сейчас билеты и по интернету заказать можно. Их спокойно привезет курьер. Есть электронные билеты. Остается лишь распечатать. Сколько раз я так заказывала нам с Алексеем билеты. Правда, он не любил поезда, а предпочитал самолеты. Все как будто было не вчера, а в другой жизни. Сейчас же почему-то приходится отстоять очередь в пятнадцать человек, чтоб купить билет на поезд. Рядом терминалы. Можно купить и через них, но я не знаю как, а разбираться не хочу. И так голова от всего кругом.
Три часа дня. А поезд будет в одиннадцать ночи. Прибытие в десять утра. Страшно? Да. Делать что-то новое всегда страшно. Желудок предательски скрутило. Как перед первым боем на соревнованиях. Я тогда знала, что могу победить. А все равно было страшно. Я боялась проиграть. Упасть в глазах мамы, тренера. Они были тогда для меня авторитетами. А если я выиграю, то они меня похвалят. Я заслужу одобрение. Если проиграю, то получу осуждение, а хуже всего равнодушие. Как это было с Натой. Она ходила на гимнастику. Несколько лет тренировок и все без толку. В итоге она не вошла даже в первую десятку. Ее тренер сказал маме, что спортсменкой Ната не будет. Тогда мама не расстроилась. Только этот равнодушный взгляд, словно Ната перестала для нее существовать. Маме почему-то хотелось, чтоб ее дочери были не последними в спорте. Я старалась. Мне нравилось, как она хвасталась моими достижениями перед подругами. С какой гордостью говорила про мои призовые места, про хорошие отметки. В отличие от Наты я училась хорошо. Наверное тогда между нами с сестрой и появилась пропасть. После знакомства с Алексеем эта пропасть только выросла.
Я купила два пирожка и чай, а Егору картофельное пюре. Пришлось кормить его с ложечки. Он послушно открывал рот. Цены на вокзале кусаются. Все дорого. Наш скромный обед обошелся мне в двести рублей. Хорошо что билет вышел около двух тысяч в плацкарте. Ничего, нам всего одну ночь переночевать.
На вокзале шумно. Что-то невразумительное объявляют по громкой связи. Из ларька с дисками и наушниками доносится музыка. Она теряется в шуме вокзала, тонет в разговорах людей. Рядом со мной молодой человек кладет карманную иконку с запиской. "Я глухонемой. Икона 100 рублей." Он проходит по рядам. Кто-то покупает эти иконки, но в основном люди отворачиваются. Делают вид, что его не видят. Иконы созданы, чтоб молится. Просить помощи у Бога, когда не хватает своих сил. Не знаю. Не задумывалась над этим вопросом.
— Почему ваш ребенок на меня так смотрит? — Спросила женщина, что сидит напротив.
— Он болен. — Оказывается эти слова произносить тяжело. Словно признаешься в чем-то постыдном. В собственном бессилии, что ты не можешь изменить ситуацию.
— Вот и сидели бы с ним дома. — Женщина раздраженно взяла сумки и отсела от нас подальше.
— Ты не обращай внимания. — Я обнимаю Егора, глажу его по голове. — В мире не все плохие. Поверь, я знаю.
Как будто до него дошли ее слова или мои. Нет, я говорю это для себя.
Поезд. Боковое место. От окна дует. Егор сразу уснул, а я не могу. Стук колес. Повороты. Остановки. Все время кажется, что еще немного и попадем в аварию. Уговариваю себя, что поезда очень редко сходят с рельс. Но все равно страшно.
И чего я паникую? Может я так привыкла бояться, что по-другому уже и жить не могу? Нет рядом Алексея, так я буду искать страхи по любому поводу? А поезд все стучит колесами, увозя меня все дальше от Москвы. Там никого не будет из родных. Я одна с больным ребенком на руках. Впору за голову схватиться. Такие решения надо принимать на свежую голову. Все тщательно обдумав, а не в эмоциональном порыве. Послушала какого-то мужика и села в поезд. Кому скажешь, у виска покрутят. Или в больницу рядом с Егором положат. Будем вместе в психушки лечится. Хоть смейся, хоть плачь.
В соседнем окне мелькают фонари. Темно. Толком ничего не видно. Ночь. Завтра люди проснуться и пойдут на работу. Дети в школу и садик. А я? Я начну жизнь сначала. С чистого листа. Точно. Листок. Он лежит сложенный в толстовке. Достаю его. Телефон женщины, что сдает квартиру. Нужно приехать и купить телефон. Свой я продала. Звонить теперь не могу. Но это не так важно.
На обратной стороне еще один номер. "У тебя все получится. Если что, я всегда рядом". Простая фраза написанная корявым почерком. А на душе становится теплее. Я начинаю верить, что у меня действительно все получится.