Котовский
Шрифт:
…Может быть, можно отправить этого разбойника Котовского на фронт на суд Божий. Подумать только, как часто такие разбойники бывают честнее и благороднее всяких чинушек военных и штатских, обкрадывающих русское правительство и народ исподтишка…»
А в конце октября, когда Котовский уже был помилован, Надежда Владимировна написала мужу благодарственное письмо: «Милый мой, ты прости, что я такую суматоху подняла из-за приговора Котовского. Я не знаю, действительно ли он разбойник или идейный анархист, я не следила за процессом, у меня для этого нет времени. Но раз человек обратился ко мне, то уж ты устрой, чтобы на моих руках крови не было. Бог всё разберет. Иной разбойник иногда лучше иного министра. Здесь
Нельзя сказать, что генерал Брусилов был этаким всепрощающим добрым дедушкой. Уже после помилования Котовского он бестрепетно утвердил смертный приговор группе солдат 223-го Одоевского пехотного полка за участие в антивоенных выступлениях. В связи с этим Алексей Алексеевич 26 января 1917 года телеграфировал в Ставку: «Необходимо для примера немедленно привести приговор в исполнение. Совершенно недопустимо никакое снисхождение». Но к Котовскому генерал снисхождение проявил, в том числе и потому, что почувствовал в нем «социально близкого» человека — внука заслуженного героя-полковника. Несомненно, решающим здесь было заступничество Надежды Владимировны. Возможно, генерал также поверил в искренность раскаяния Котовского и в его готовность искупить свою вину на фронте. Как мы увидим дальше, на фронт Первой мировой войны Котовский действительно попал, но поучаствовать в боях ему так и не довелось.
Уже после Февральской революции, 18 марта 1917 года, Котовский навестил Надежду Владимировну. В этот день она писала мужу: «Дорогой мой, жду сейчас Котовского, разбойника бессарабского, который пожелал „поцеловать мне руку за то, что я ему жизнь даровала“».
Надежда Владимировна вспоминала об этой встрече в августе 1925 года, когда узнала о гибели Котовского: «Тут вскоре разыгралась Февральская революция, и смута душевная все усиливалась. В городе было неспокойно. Уголовная и политическая тюрьма разбежалась. Котовский мне просил передать, чтобы я была спокойна, что он пользуется таким авторитетом среди разбежавшихся, что соберет их всех обратно и водворит порядок, что он и выполнил. Я была ему крайне благодарна, так как по городу ходили чудовищные слухи. Жители боялись вечером выходить на улицу, грабежи участились и т. д. и т. п.
Дня через два, в то время, когда у меня в залах было много дам и барышень, моих помощниц по делам благотворительности, мне позвонил журналист Горелик. Это был очень симпатичный еврей, газетный работник, и я много раз имела с ним дело. Он по телефону просил меня принять его вместе с Котовским. Я отвечала согласием.
Мои девицы и дамы — врассыпную, визжат и охают.
— Как вы не боитесь, Надежда Владимировна, ведь он разбойник…
— Ну да, конечно, он сейчас ворвется и всех нас перестреляет, — трунила я над ними. Минут через двадцать швейцар докладывает лакею, тот мне, и появляется Горелик в обществе совершенно бритого человека с умным, энергичным лицом.
— Я пришел, чтобы поблагодарить вас, позвольте поцеловать ручку, которая даровала мне жизнь.
Я в свою очередь поблагодарила его за энергичную помощь властям в тюрьме в борьбе с уголовными преступниками. Мы обменялись еще несколькими словами. В тот день как раз были телеграммы о том, что вызванный было в армию с Кавказа великий князь Николай Николаевич остановлен на пути, что Временное правительство передумало (назначать его главнокомандующим русской армией. — Б. С.)и отклонило свое решение. Это, конечно, было сделано по распоряжению солдатских и рабочих депутатов, то есть по указанию большевиков. Но Котовский тогда их не знал, ничего общего с ними не имел, они позднее его к себе пристегнули.
Он тогда, увидев на моем столе большой портрет великого князя, заговорил об этом вопросе сам:
— Какую ошибку делает Временное правительство. Разве можно в то время, когда война не кончена, устранять от армии такого опытного, популярного, всеми в войсках любимого человека.
Это его подлинные слова. Что-то на большевика не похоже.
Мы с ним простились, и вскоре, уехав из Одессы сначала в Каменец-Подольск, потом в Могилев, потом в Москву, я забыла о нем».
Надежда Владимировна ошиблась. Уже с конца 1917 года Котовский пошел одним путем с большевиками.
А вот как о встрече Котовского и Надежды Владимировны писал в газете «Маленький Одесский листок» журналист Горелик в заметке «Г. Катовский у Н. В. Брусиловой» 19 марта 1917 года. Характерно, что в тексте статьи фамилия нашего героя неизменно пишется как «Катовский». Это заставляет подозревать, что журналист не слишком хорошо знал биографию Григория Ивановича, раз ошибся даже в написании его фамилии. В заметке говорилось: «Супруга главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта Н. В. Брусилова приняла вчера во дворце главнокомандующего на Николаевском бульваре знаменитого героя уголовных процессов, рыцаря большой дороги Григория Катовского. История этого трогательного визита такова.
Когда Катовский был приговорен Одесским военно-окружным судом к смертной казни за нападение и ограбление в степи, он решил подчиниться своей судьбе.
— Не потому, что я упал духом или не мог найти способа бежать, — рассказывает этот сильный человек пишущему эти строки. — Я пришел к убеждению и сознанию, что все против меня. Обстоятельства создавались роковой силой, против которой я даже не хотел бороться. Началось моим нелепым арестом, — я попал глупо, как мальчишка. В тюрьме сидя, я провалился с записками, которые хотел тайно передать и которые говорили в суде против меня. И многие другие мелочи топили меня с фатальною неумолимостью.
Суд приговорил Катовского к повешению, и он был переведен в одесский тюремный замок, где находился на положении „смертника“.
18-го ноября 1916 года его вызвали в кабинет начальника тюрьмы. Начальник Перелешин, — ныне арестованный, — протянул ему со злобой бумагу и проворчал:
— Вот вам замена. Распишитесь.
Это была бумага о том, что смертная казнь Григорию Катовскому заменена вечной каторгой. Возвращенный к жизни человек просил тюремщиков сказать ему, кто его помиловал, чьим заботам и хлопотам он обязан жизнью. Перелешин ответил, что кто-то его запрашивал, но что он ничего точно не знает.
Мартовские события раскрыли двери тюрьмы. Одни оттуда вышли навсегда, другие получили возможность отлучиться в город, видеть солнце и слышать свободные речи. В числе последних был и Григорий Катовский. И тут, на воле, он совершенно случайно узнал от корреспондента „Русского слова“ — кому он обязан жизнью. Это — Н. В. Брусилова. И Катовский решил пойти к ней и поблагодарить ее за то, что он, по ее милости, ходит в живых.
Вчера в 3 часа дня Катовский и корреспондент „Русского слова“ явились во дворец и были приняты Н. В. Брусиловой. Катовский, этот крепкий человек, переживший и суд, и каторгу, и смертный приговор, и жизнь в каменном мешке — предпоследнем обиталище „смертника“, заметно волновался. Здесь, в этих стенах, что-то делалось для спасения его жизни, тут решалась его судьба.