Котовский

Соколов Борис Вадимович

Тем более жалко, что тогда я не пустила Тухачевского к Алексею Алексеевичу, ибо теперь он погиб за Россию. А может быть, только за свою власть?

Это всё равно — только бы за водворение порядка в ней!» [16]

А сейчас самое время подумать, как могла сложиться судьба Котовского, если бы пуля М. Зайдера не оборвала его жизнь. Разделил ли бы он печальную судьбу Тухачевского? Думаю, шансы на это были пятьдесят на пятьдесят. К группировке Тухачевского Григорий Иванович не принадлежал, хотя вполне успешно работал вместе с ним при подавлении антоновского восстания. О характере его отношений с Якиром, который в дальнейшем стал одним из ближайших к Тухачевскому людей, трудно сказать что-то определенное. Вряд ли между ними в действительности была такая серьезная антипатия, как это утверждала вдова Котовского в 1937 году, явно ориентируясь на тогдашнюю политическую конъюнктуру. Без согласия Якира Котовский не мог бы командовать бригадой в 45-й дивизии, да и потом он долгое время

оставался в его подчинении. Без положительной характеристики со стороны Якира вряд ли могла продолжаться карьера Котовского в Красной армии. В то же время Котовскому довелось служить и в Первой конной армии вместе с Буденным и Ворошиловым. Да и Сталин, как член Реввоенсовета Юго-Западного фронта, лично знал Котовского и, похоже, искренне сожалел о его гибели. Дальнейшая судьба Котовского зависела бы от того, к какой группировке в руководстве Красной армии он бы примкнул — группировке Тухачевского или «конармейской» группировке Ворошилова — Буденного. В первом случае его гибель в 1937 году не вызывала бы сомнений. Но у Котовского было не меньше, а, пожалуй, даже больше шансов оказаться в «конармейской» группировке, особенно учитывая внимание к нему Сталина. Однако и в этом случае он мог бы разделить трагическую судьбу многих в эпоху террора 1937–1938 годов. Ведь Григорий Иванович был человеком самостоятельным и горячим. И трудно сказать, как повел бы он себя в период массового голода 1932–1933 годов, особенно больно ударившего по Украине. Одно дело — беспощадно подавлять крестьянское восстание в далекой Тамбовской губернии. И совсем другое — наблюдать, как от голода пухнут твои вчерашние боевые соратники в Бессарабской коммуне, как молдавские и украинские крестьяне Молдавской Советской Республики ищут спасения от голода в «боярской» Румынии и гибнут от пуль доблестных советских пограничников. Как мы помним, голодомор 1932–1933 годов вызвал разочарование в советской власти соратника Котовского Николая Криворучко, который, правда, на открытое выступление против политики Москвы не решился и пытался утешиться тем, что это перегибы украинских властей, которые в Кремле еще могут поправить. Эти разговоры бедняге припомнили в 1938 году. Котовский же мог разговорами не ограничиться, а решиться на восстание. В этом случае он либо был бы расстрелян тогда же, в 1932 году, либо уволен из армии и со всех более или менее значительных должностей и всё равно расстрелян в 1937–1938 годах. Но могло бы случиться и так, что в период голодомора Котовский оказался бы далеко от родных мест и об ужасах голода в Советской Молдавии знал бы только понаслышке. Возможно, тогда он сохранил бы верность Сталину и имел бы возможность благополучно миновать чистки второй половины 1930-х годов. В этом случае Великую Отечественную войну он встретил бы командующим одним из военных округов. Трудно сказать, окончил ли бы он к тому времени академию. Его деятельной натуре претило систематическое сидение за учебниками и картами. Вероятнее всего, он разделил бы судьбу тех «конармейцев», которые мыслили в основном категориями Гражданской войны и не слишком удачно вписались во Вторую мировую. Яркий пример тому — генерал Яков Тимофеевич Черевиченко, командовавший в июне 1941 года войсками Одесского военного округа. Эту должность вполне мог бы занимать и Котовский, останься он жив. В годы войны Черевиченко особо разгромных поражений не понес. Но и громких побед тоже не одержал, так и оставшись генерал-полковником, а с должности командующего армией и Южным фронтом постепенно спустился до должности командира стрелкового корпуса, с которым брал Берлин. Только назначили его на эту должность 27 апреля 1945 года. А с сентября 1943 года Яков Тимофеевич командных должностей на фронте не занимал — командовал тыловым военным округом или находился в распоряжении Ставки и штабов различных фронтов. Вполне так же мог сложиться и боевой путь Котовского. В этом случае он, скорее всего, умер бы в звании генерал-полковника и остался бы в памяти лишь как один из многих героев Гражданской войны, и фильмов бы о нем не снимали, и песен не пели. Впрочем, не исключен и другой вариант. Григорий Иванович после 1925 года серьезно занялся бы военной наукой и в Великую Отечественную войну проявил бы полководческие способности, которые ему так и не довелось проявить в Гражданской войне. Тогда бы он наверняка закончил войну маршалом и Героем Советского Союза, но воспринимался бы уже в общественном мнении прежде всего как герой Великой Отечественной, а не Гражданской войны. И все равно даже тогда у Котовского не было бы той всенародной славы, которую обеспечила ему короткая, но яркая биография и трагическая гибель в возрасте 44 лет.

16

ГАРФ. Ф. 5972.Оп. 1. Д. 22а. Л. 161 об.-166.

Глава 14

ПОСЛЕ СМЕРТИ: ЖИЗНЬ СЕМЬИ

Жизнь вдовы Котовского, оставшейся с сыном Гришей и родившейся уже после смерти Григория Ивановича дочерью Лелей (Еленой), отнюдь не была безоблачной. Ведь никакого материального наследства или денежных накоплений он им не оставил.

Второго мая 1936 года Ольга Петровна сообщала Шмерлингу: «Гриша учится в русской 13-й школе. Ни одного все отлично. Кончает 6-ой класс. Леля — всё отлично, в 3-м классе русской 25 школы. Оба пионеры, звеньевые пионер, отряда им. Котовского. Гриша в Учкоме — уважаемое лицо. У Гриши масса работы, сочинение он перешлет позднее. Сообщаем Вам большую новость — у нас с 20/IV рояль Шрёдера. Купили за 3500 руб. Две тысячи внесли, а остат. в рассрочку. На полгода закабалилась, продать нечего, чтобы сколотить тысчонку. Лелечка всё свое время свободное проводит за роялем. В балете занимается, а как не знаю, очевидно хорошо, если она переведена в числе 3-х из 40 во вторую группу еще с самого начала». Вдова Котовского и ее сестра Елизавета делали всё, чтобы дать детям хорошее образование и воспитать их в любви к своей родине и к своему отцу, которого они не могли помнить.

На долю Григория Григорьевича Котовского выпали тяжелые испытания. Перед Великой Отечественной войной он поступил на исторический факультет МГУ и специализировался по истории России. Когда началась война, его призвали в армию и направили в Ленинградское училище ВМФ, эвакуированное в город Энгельс Саратовской области — бывшую столицу Республики немцев Поволжья. После окончания училища лейтенанта Г. Г. Котовского направили командиром зенитно-пулеметного взвода в Севастополь. Тяжелораненым, он при взятии немцами Севастополя был захвачен в плен. О дальнейшем пусть расскажут его письма.

Девятнадцатого мая 1945 года, освобожденный из немецкого лагеря, Григорий Григорьевич писал семье Шмерлингов из города Бодё в Северной Норвегии: «Я жив! Благодаря Великой Победе я возвращен к жизни, спасен на краю пропасти. Много писать не могу. В Севастополе в звании лейтенанта ВМФ командовал взводом. Там 2.7.42 раненый попал в плен. Лагерь-лазарет Кировоград — Смела — Германия (Штаргард) — с 15.3.43 Норвегия — мой путь в плену. С 1.4.45 в особом (штрафном) лагере в Бодё.

Жизнь сейчас удовлетворительна. Горю желанием снова обнять Маму, Тюшку и Лёличку».

А 13 июля 1945 года он писал Шмерлингу и его жене Галине уже из эшелона, остановившегося под Москвой: «Кратенько о себе: 15.7.41 г. я по мобилизации] уехал в Ленинград, где был направлен в Уч[илище] ПВО ВМФ, по окончании которого 5.5.42 г. получил звание лейтенанта и был направлен на фронт в Севастополь, куда прибыл 28.5.42 г. Там всю оборону командовал пульвзводом.

30.6.42 г. был ранен в ногу и привезен в эвакогоспиталь в Камышовой бухте (Севастополь). 2.7.42 г. госпиталь был занят немцами. Я попал в плен. До конца 42 г. находился в различных лазаретах военнопл. на Украине.

15.1.43 вывезли с этапом в Германию, откуда 21.3.43 попал в транспорте 1000 чел. в Сев. Норвегию под Нордкап, где пробыл до конца 44 г.

За антинемецкую работу в июле 44 г. был направлен в штрафную команду и приговорен к расстрелу, но вследствие капитуляции Финляндии нас штрафников вместе с остальными в/п привезли в г. Бодэ (так в письме. — Б.С.), где 1.4. 45 г. я был отправлен в Штрафлагерь. 10–14.5.45 80 штрафников должны были быть расстреляны, но 7.5. немцы капитулировали.

7.5–4.7.45 — жизнь уже свободным в Норвегии. 4.7.45 выехали через Нарвик — Швецию — Финляндию — Выборг — в тыл в запасную дивизию, где пройдем „дезинфекцию“ и формирование. Что дальше — не знаю. Немедленно напишу с места.

В плену жил под чужой фамилией (Ассовский — это фамилия погибшего товарища, документы которого оказались у Григория Григорьевича. — Б.С.). Сообщите маме и Лёличке, пожалуйста, обо мне».

А в следующем письме Шмерлингам от 18 июля, уже из запасного батальона, сын Котовского жаловался на жизнь: «Чувство радости „второго рождения“ [отравляется] горечью положения бывшего пленного. Ведь мои сверстники уже капитаны, их грудь в орденах. Сверстники окончили в этом году МГУ и другие вузы, а у меня 3 года вычеркнуты из жизни. Плен это кошмар, это самая суровая школа жизни. Это испытание Человека, ибо там он гол как перст без „чинов и регалий“.

Вот еще одна глава жизни человечества, прочтенная несколькими миллионами русских людей. Но ничего. Если будут драться с японцами, то, если возьмут, пойду туда».

Из следующего письма от 21 августа стало ясно, что с японцами повоевать Григорию Григорьевичу так и не довелось: «Наше пребывание здесь задерживается от того, что Москве приходится решать по материалам допросов судьбу десятков тысяч таких же, как я, репатриированных офицеров.

Однако, если дело повернется так, как мама предполагает, то я надеюсь быть в Москве и снова видеть вас!

Тяжело, конечно, после почти трех лет плена не видеть некоторое время близких и друзей, однако такова необходимость. Как говорят, ум воспринимает, но сердце нет.

Наше пребывание здесь вполне удовлетворительное, если не считать того, что нечего читать. Иногда ходим в лес по ягоды. Но местность здесь некрасивая, климат тоже довольно скверный. Ну ничего, так как я думаю, что долго мы здесь не пробудем».

Тридцать первого июля, хлопоча о сыне, Ольга Петровна обратилась с письмом к маршалу Буденному: «Я — вдова героя Гражданской войны, погибшего комкора 2-го кав[алерийского] Котовского Григория Ивановича, обращаюсь к Вам с великой просьбой.

Мой сын Котовский Григорий — студент исторического факультета МГУ — в апреле 42 г. окончил ПВО ВМФ, получил звание лейтенанта и был направлен на фронт в Севастополь, куда прибыл 28/V 42 г. и всю оборону командовал пулеметным взводом. 30/VI был ранен в ногу и привезен в эвакогоспиталь в Камышовой бухте (Севастополь). 2/VII 42 г. госпиталь был занят немцами.

До половины января 43 г. находился на лечении в различных госпиталях и по выписке вывезен этапом в Германию, откуда в марте 43 г. попал в транспорте 1000 чел. в Сев. Норвегию под Нордкап, где пробыл до конца 44 г.