Коты в кактусах или Поцелуй юной блондинки

– Смирнов, дрессировщик, – вежливо склонив голову, отрекомендовался вошедший.

– Потапенко, – устало сказал директор цирка. – С кем работаете?

– С крокодилом.

– Ну, что ж. Надо взглянуть. Где он у вас?

– Да тут, в коридоре, – сказал Смирнов. – Разрешите?

Он приоткрыл дверь, негромко почавкал губами, и в кабинет проворно вполз небольшой, около метра длиной, крокодильчик. На темно-зеленой спине белой краской было аккуратно выведено: «Не

Потапенко хмуро посмотрел на животное.

– Э, да он недомерок.

– Он еще юный, растет, – объяснил дрессировщик. – Но способный крайне.

– А надпись зачем?

– Он ко мне очень привязан, бегает как собачка. А люди боятся.

– Я думаю! Вон едало-то какое. Намордник нужно надевать.

– Пробовал. Обижается. Неделю потом не работает, отказывается.

– Надо же! – удивился директор и погладил крокодила. Тот недовольно задвигал лопатками.

– Не любит, когда с ним так, фамильярно, – сказал Смирнов. – Но не укусит, нет. Ну, ну, дядя больше не будет, успокойся, Бонапарт! Бонапартом его зовут.

– Ишь, с гонором! Ну, ладно, а что он, собственно, умеет?

– Умеет считать до двадцати одного.

– В очко, значит, играть может, – вяло пошутил директор. – Нет, это неэффектно. И потом у меня уже кот такой есть, математик. Тоже считает, правда, до четырех только. Нет, не надо. Другое бы чего.

– Есть и другое, – сказал дрессировщик. – Он забирается мне на плечи и делает ласточку. А на носу мячик держит.

– Уже лучше. Давайте посмотрим.

– Да он, видите ли… – замялся Смирнов, – он перед этим номером привык сигарету выкуривать…

– Ну, дает ваш Бонапарт! «Ява» его устроит?

Потапенко протянул крокодилу сигарету. Тот осторожно прихватил ее зубами, перекатил в угол рта, потом взобрался на кресло, уселся, закинув ногу на ногу, достал спичку из лежащего на столе коробка и, прищурившись, затянулся с видимым удовольствием.

Директор неприязненно отогнал дым ладонью.

– Балуете вы его. Такой молодой, а курит.

– Иначе не работает, – извиняющимся тоном сказал Смирнов. – Выкурит сигарету, а потом… Вот потом коньяку ему надо, рюмку.

– Что? – возмутился Потапенко. – Еще и коньяк? Ну уж, простите. Сами только по большим праздникам принимаем. Кусается коньяк-то, не в пример вашему воспитаннику. Да-с.

– Рюмочку. Одну только. Это ему для куражу необходимо.

– Сегодня рюмочку, завтра рюмочку. Он у меня весь коллектив разложит. А интересно, на какие шиши ему этот коньяк покупать? Сообразите: утвердят такое финансовые органы? Коньяк – для крокодила! «Ясно же, – скажут, – директор сам хлещет, а на скотину списывает, а нас считает законченными идиотами». Нет, видали? А закусывать он, безусловно, семужкой привык? Или миногами?

– Вот как раз нет! – заторопился Смирнов. – Он не закусывает.

– Хорош! – сказал Потапенко. – Видно птицу по полету.

Крокодил внимательно переводил выпуклые глаза с одного собеседника на другого и выпускал колечки дыма, изредка аккуратно постукивая сигаретой о край пепельницы.

– Пьянству – бой! – решительно заключил директор. – Тем более в рабочее время. Вот боржому пожалуйста, хоть всю бутылку! Нате!

Дрессировщик вздохнул, налил боржому в стакан и предложил Бонапарту. Тот равнодушно отвернулся.

– За мной будет, Бонапартинька, вечером отдам, – умоляюще сказал Смирнов. – Покажи нам ласточку. Ну, будь другом, не ломайся, пошел, опаньки!

Крокодил погасил сигарету, сполз с кресла, обошел дрессировщика сзади и, цепляясь когтями, умело влез ему на плечи. Смирнов вынул из кармана мячик и подкинул. Бонапарт поймал его на нос.

– Алле! – негромко приказал дрессировщик. Изогнувшись, крокодил встал на задние лапы, а передние развел как можно шире в стороны, но вдруг пошатнулся и уронил мячик.

– Вот и результат, – брюзгливо сказал Потапенко. – Уже ноги не держат. Нет, все это до поры до времени. Слезай, алкаш. Только время с тобой потратил. Неумехи мне не нужны. Чао! Научитесь – приходите.

– …Что ж ты, – укорил дрессировщик крокодила, спускаясь с ним по лестнице. – Мяч удержать не мог, а? Опозорил меня перед директором!

– Нарочно я, – сказал Бонапарт. – На кой он мне сдался, жадоба такая. Чтобы я у него работать стал? Да ни в жисть!

– Где-то ты прав, пожалуй, – задумчиво сказал Смирнов. – Где-то прав.

Федя стукнул в окошечко под вывеской «Ремонт часов». Окошечко распахнулось. Блистая марсианским стеклянным глазом, выглянул часовой мастер.

– Друг, – широко улыбаясь, сказал Федя, – минутная стрелка отвалилась, загони ее на место, а? Сможешь?

Мастер молча ухватил Федины часы и склонился над ними.

– Отсутствие необходимой информации создает неудобство в соблюдении режима дня, – пояснил Федя. – Такое дело, понимаешь. Из метро выходил без должной бдительности, а двери там лютые. Чего-то зеванул я, вот меня дверью и пришибло, аккурат по левой руке. Рука ничего, выдержала, и кость цела, а стрелка на часах, выходит, сробела. Не выстояла.

– Бывает, – сказал мастер, возвращая часы. – Тоже вот под трамвай руку класть не рекомендуется. Отскочит стрелка непременно.

Федя изумленно посмотрел на циферблат:

– Чего, уже? Ну, ты даешь! Народный умелец, не иначе. Левша тульская. Вот спасибо-то! Сколько с меня?

– Ничего не надо, – равнодушно ответил мастер, прикрывая окошко. – Носите на здоровье.

– Что значит ничего?

– Да ничего, пустяки.

– То есть, как пустяки? Ты сработал – так и получи, что причитается!