Ковалевская
Шрифт:
Интересовавшая кружок Корвин-Круковских статья Ткачева «Люди будущего и герои мещанства» написана по поводу романов Ф. Шпильгагена «Один в поле не воин», Дж. Элиот «Феликс Гольт — радикал», Ж. Занд «Леди Меркем» Н А. Лео «Возмутительный брак», в которых «затрагиваются интересы современной жизни», которые «рисуют… современного человека не только таким, каким он есть, но и каким он должен быть по понятиям мыслящего меньшинства». Напечатана статья в журнале «Дело» за 1868 год, в № 4 и 5. Интересовала также Ковалевских и Евреинову переводная работа Ткачева — книга Бехера «Рабочий вопрос в его современном значении и средства к его разрешению», за которую Ткачев был привлечен к суду.
Рабочий вопрос привлекал уже тогда внимание
Интересовались рабочим вопросом и в кружке Ковалевских-Евреиновой. Анна Михайловна писала в 1868 году Ю. В. Лермонтовой о своем убеждении, что «только научно-экономическим путем возможно достичь переворота к лучшему. Неопровержимая аксиома политической экономии это, что единственный регулятор в определении богатства — труд. Последний находится в рабской зависимости от капитала, — честные научные люди поняли, что первая забота их должна заключаться в освобождении труда». Теперь это не оказало большого влияния на политическое и социальное мировоззрение Софьи Васильевны. Серьезнее интересовалась она социальным движением в начале восьмидесятых годов, когда лично познакомилась с Г. Фольмаром, П. Л. Лавровьм, М. В. Мендельсоном и другими деятелями революционного движения. Но и тогда эти вопросы не настолько глубоко захватили Ковалевскую, чтобы заставить ее отдать свои незаурядные силы и энергию на прямое и непосредственное служение трудящимся массам.
Юлия Всеволодовна Лермонтова (1848–1918), дочь директора московского кадетского корпуса, не обладала ни узостью феминистических взглядов своей двоюродной сестры Евреиновой, ни ее решимостью и отвагой. Это была одна из многочисленных помещичьих дочерей, увлекавшихся во второй половине шестидесятых годов изучением естественных наук. Добившись, при значительном содействии кружка Корвин-Круковских, разрешения родителей на поездку за границу, она училась в Геттингенском университете, получила там в 1874 году степень доктора химии, затем работала некоторое время в Петербурге у знаменитого химика А. М. Бутлерова.
Сохранилось письмо Бутлерова от 5 октября 1880 года к Ю. В. Лермонтовой, в котором он убеждает ее не бросать работы в химической лаборатории высших женских курсов, так как ее отказ «ставит нас в порядочное затруднение и несомненно компрометирует чувствительно успех дела… Ваш отказ я очень склонен считать способным превратиться в полную и совершенную разлуку с химией навсегда. Неужели оно так и будет?» Так и вышло на деле. Лермонтова не сумела отдаться целиком науке, как сделала С. В. Ковалевская, перед которой она преклонялась за это.
Софья Васильевна затратила зимою 1868–1869 года много энергии на освобождение Лермонтовой из родительской тюрьмы. Ездила даже для этого на три дня в Москву. Ее письма к Юлии Всеволодовне по этому поводу дают ценный материал
Радуясь тому, что в Москве и Петербурге устраиваются подготовительные курсы, в том числе и для девушек, Софья Васильевна отмечает в письме от 19 января 1869 года, что в ожидании будущих благ большинство подготовленных женщин бежит за границу, и некоторые учатся в Цюрихе. Она и сама ждет не дождется времени, когда сумеет уехать за границу, и не может себе представить «более счастливой жизни, как тихой, скромной жизни в каком-нибудь забытом уголке Германии или Швейцарии между книг и занятий». Ковалевская уверена, что и для Лермонтовой такая жизнь представляется «верхом благополучия». Таковы мелкобуржуазные идеалы Софьи Васильевны.
Затем начинается конспирация против родителей, заговор освобождения Лермонтовой из золотой отцовской клетки, от собственного дома, от своих лошадей, от поваров и сладких блюд. «Мне нечего и говорить вам, — заявляет Ковалевская в следующем письме, — что я вполне согласна на официальную переписку», и прилагает официальное послание для родителей Лермонтовой. «Я чуть не плакала, — продолжает она там же, — когда читала ваше письмо, моя бедная, моя милая Юлия. Меня просто злость берет, когда я думаю, как бы мы хорошо зажили с вами и как бы вы дельно и полезно устроили вашу жизнь, если бы этому не мешали два любящие вас существа». Ковалевская понимает, как должно быть Лермонтовой тяжело, видя слезы и отчаяние родителей; но следует призвать на помощь «все мужество и даже всю жестокость», на которую только способна девушка, желающая учиться.
«Мужайтесь! Если очень будут трогать вас огорчения родителей, то думайте о собаках, которых пришлась бы вам резатъ, если бы вы достигли вашей цели, и которые смотрели бы на вас жалобными, плачущими глазами». Только не надо терять мужества и решимости. Это ужасно плохо; в трудном деле освобождения может помочь только чрезвычайно сильная воля.
Ковалевская и ее подруги признавали сильную волю и непреклонную решимость только в применении к уходу от родителей. Твердость и решительные действия в революционном движении пугали их. «У нас в Петербурге ужасно скверно, — писала Софья Васильевна в марте 1869 года Лермонтовой. — Студенты медицинской академии затеяли бунт и результатом было, конечно, то, что медицинскую академию заперли, на место доброго Нарановича (П. А.) начальником назначили мерзавца Козлова (Н. И.), 60 студентов арестовано, некоторые из них уже высланы в дальние губернии, но что нам всего печальнее — это то, что женщин, которых было уже совсем, пустили в академию, теперь, конечно, снова выгонят. Это все ужасно грустно и тем грустнее, что причина всей истории самая ничтожная».
Причина студенческой истории в медико-хирургической академии не была ничтожной, как казалось Софье Васильевне.
Развившееся под влиянием общего революционного брожения в России середины 50-х годов, вызванного усиливавшимися крестьянскими восстаниями, и подавленное в 1861 году, студенческое движение в Петербурге возобновилось в конце шестидесятых годов. Большое значение для усиления его имела проповедь М. А. Бакунина, основоположника воинствующего безбожия и анархизма, имевшего большое влияние на выработку идей народничества. Тогда как Маркс считал необходимым завоевание пролетариатом государственной власти, укрепление диктатуры пролетариата и усиление классовой борьбы, подготовляющих ликвидацию классов и отмирание государства, — Бакунин, как мелкобуржуазный революционер, проповедывал, вместо использования пролетариатом государственной власти в качестве орудия борьбы за свое освобождение, разрушение всякого государства немедленно, а также отрицал диктатуру пролетариата.